– Что он тут всюду сует свой нос! Иди запри его в какой‑нибудь камере!

– Да он вообще‑то не из особо разговорчивых, лейтенант. – Таллох взял Джима за руку и нехотя потянул в сторону тюремного двора. – Он шел сюда пешком от самого стадиона в Наньдао.

– Наньдао?… Большой стадион? – Прайс обернулся к Джиму с видимым интересом, с простодушным интересом фанатика. – И сколько же ты там просидел, а, пацан?

– Три дня, – ответил Джим. – Или нет, наверное, дней шесть. Как раз пока война не кончилась.

– Да он считать не умеет.

– Зато, сдается мне, он замечает все, что нужно, лейтенант.

– Это уж точно. Это наверняка. Шастает вокруг и вынюхивает. Ну, пацан, и что же ты там видел, на этом стадионе? – Прайс эдак по‑свойски подмигнул Джиму. – Оружие? Склады?

– Там в основном машины, – принялся объяснять Джим. – По крайней мере пять «бьюиков», два «кадиллака» и еще «линкольн‑зефир».

– К черту машины! Тебя что, в гараже рожали? Что еще ты там видел?

– Кучу ковров и всякой мебели.

– Что, шубы? – вмешался Таллох. – Лейтенант, на тамошних складах артиллерии не было. А как насчет виски, а, сынок?

Прайс выдернул у Джима из рук «Лайф».

– Брось ты это дело, глаза испортишь. Слушай, что тебе говорит мистер Таллох. Ты видел там виски?

Джим отступил на шаг, так, чтобы между ним и этим психом оказались авиационные короба. Руки у лейтенанта, словно от возбуждения, от ощущения близости спрятанных на стадионе Наньдао сокровищ, снова принялись кровоточить под бинтами. Джим знал, что лейтенанту Прайсу больше всего хотелось бы сейчас остаться с ним наедине и забить его насмерть, не потому, что он такой жестокий человек, а просто потому, что только зрелище переживаемой другим человеком боли может прогнать картину тех страданий, которые пришлось перенести ему самому.

– Там вполне могло быть и виски, – тактично сказал он. – Там было полным‑полно баров.

– Баров?… – Прайс перешагнул через лежащие на полу блоки «Честерфилда» и изготовился ударить Джима по лицу. – Я тебе сейчас покажу бары…

– Коктейль‑бары, шкафы такие для спиртного – по крайней мере штук двадцать. А в них вполне могло быть виски.

– Это просто отель какой‑то. Таллох, что у вас тут, ребята, была за война такая? Ладно, пацан, что еще ты там видел?

– Я видел атомную бомбу, которую сбросили на Нагасаки, – ответил Джим. Голос у него стал чистым и звонким. – Я видел белую вспышку! А теперь война кончилась?

Мужчины вокруг, все в поту, отложили коробки и банки. Лейтенант Прайс смотрел на Джима, он был удивлен этой последней его фразой, но уже был на грани того, чтобы в нее поверить. Он прикурил сигарету, и в этот самый миг над лагерем пронесся американский самолет, одинокий «мустанг», который взял курс домой, на базу, на Окинаву. Сквозь рев двигателей Джим прокричал еще раз:

– Я видел атомную бомбу!…

– Н‑да… должно быть, ты ее на самом деле видел.

Лейтенант Прайс поправил повязки на кровоточащих кулаках. Он яростно затянулся сигаретой. Глядя на Джима голодным взглядом, он подобрал со стола экземпляр «Лайф» и вышел из караулки. Сквозь утихающий вдали над полями рокот авиационного мотора они слышали, как он ходит взад‑вперед по тюремному двору и стучит о решетки свернутым в трубку журналом.

36

Мухи

Лейтенант Прайс – он что, и в самом деле поверил в то, что его отравила атомная бомба? Джим шел через плац‑парад, поглядывая по сторонам на пустые бараки и спальные блоки.