– Уж эту‑то радость они могли бы нам оставить, – в сердцах сказал Бейси. – И что это китайцы не возвращаются в свои деревни?

– А они в курсе, что война кончилась? – спросил Джим. – Ты бы объяснил им насчет конца войны, а, Бейси?

– Наверное, так и сделаю… Мы не можем валандаться тут до бесконечности, Джим. К Шанхаю идут большие люди – штук шесть разных гоминьдановских армий.

– И у вас может не получиться забрать ваше снаряжение?

– То‑то и оно. Придется сейчас съездить в эту коммунистическую деревню. А потом я отвезу тебя к папке. И ты ему расскажешь, как я за тобой приглядывал всю войну и научил тебя массе новых слов.

– Ты ведь и правда присматривал за мной, Бейси.

– Н‑да… – Бейси задумчиво посмотрел на Джима. – Оставайся‑ка ты лучше с нами. Не слишком будет хорошо, если тебя в городе украдут.

– А там сейчас много тех, кто занимается киднэппингом, Бейси?

– И эти плюс к ним еще и коммунисты. Люди, которые не желают признавать, что война кончилась. Ты не забывай об этом, Джим.

– Хорошо. – Пытаясь отвлечь бывшего стюарда какой‑нибудь более приятной темой, Джим спросил: – Бейси, а ты видел, как взорвалась атомная бомба? Я видел вспышку над Нагасаки со стадиона в Наньдао.

– Да что ты говоришь, сынок… – Бейси внимательно посмотрел на Джима, озадаченный тем, насколько спокойный тон у этого мальчика с вечно текущей из носа кровью. – Ты видел атомный взрыв?…

– Целую минуту, Бейси. Белый свет залил весь Шанхай, ярче солнечного света. Я думаю, Бог просто решил все рассмотреть как следует.

– Наверняка именно это и было у него на уме. Этот белый свет, Джим… Может, удастся тебе сфотографироваться для «Лайфа».

– Ты, правда, сможешь это сделать, Бейси?

Перспектива оказаться на страницах «Лайф» воодушевила Джима. Он вытер натекшую на губы кровь и даже попытался одернуть рваную рубашку на случай, если прямо сейчас на сцене появится фотограф. Капитан Сунг дал сигнал, и бандиты заняли свои места в машинах. Машины развернулись и взяли курс в сторону реки, а Джим все представлял себе собственное фото среди картинок с «тиграми» и американскими морскими пехотинцами. В банде Бейси он был уже четыре дня, и ему пришло в голову, что родители, скорее всего, сочли, что он погиб во время эвакуации лагеря Лунхуа. И может так случиться, что они будут сидеть возле бассейна на Амхерст‑авеню, просматривая последний номер «Лайф», и вдруг узнают лицо собственного сына между фотографиями адмиралов и генералов…

Они ехали мимо восточного периметра аэродрома Лунхуа. Джим облокотился о Бейси и высунул голову из окна. Он принялся высматривать в ручьях и на рисовых делянках тела японских авиаторов. Захватившие часть аэродрома гоминьдановские отряды по‑прежнему убивали японцев маленькими порциями.

– Тебе нравятся эти самолеты, Джим?

– Когда‑нибудь я стану летчиком, Бейси. И отвезу отца и мать на Яву. Я много думал об этом.

– Не самая худшая мечта. – Бейси оттолкнул Джима от окна и указал на притулившуюся к маленькой рощице группу разбитых самолетов. – Вон там, смотри, японец‑летун – и никто до него еще не добрался.

Бейси передернул затвор винтовки. Джим снова высунулся из окна, глядя в сторону деревьев. Возле хвостового стабилизатора «Зеро» он увидел бледное лицо молодого пилота, едва заметное среди хаоса фюзеляжей и крыльев.

– Это «косяк, и в воду», – быстро сказал Джим. – «Где ты, моя крыша». Бейси, а хочешь, я расскажу тебе о стадионе? Там должны быть меховые шубы, мне кажется, мистер Таллох видел их перед тем, как его застрелили, и сотни ящиков шотландского виски…

К счастью, Бейси решил поднять стекло.