– Замечательно.

Лоран наконец повернулся к ней: он явно пытался успокоить ее, но глаза выдавали раздражение.

– Это не опасно.

– Ну да, конечно, потому‑то и нагнали всю эту солдатню!

– Не будь идиоткой. Во Франции любая операция, подразумевающая использование радиоактивного материала, проводится под контролем Комиссариата по ядерной энергетике. А где Комиссариат – там военные, этим все сказано. Эрик просто обязан сотрудничать с армией.

Анна хмыкнула. Лоран напрягся.

– В чем дело?

– Да ни в чем. Просто... ты нашел ту самую – единственную – клинику в Иль‑де‑Франс, где людей в военной фирме больше, чем врачей в белых халатах.

Пожав плечами, Лоран отвернулся к окну. Машина уже выехала на шоссе, ведущее в глубь Бьеврской долины. Мимо мелькали красно‑коричневые стволы деревьев, бесконечной лентой змеились спуски и подъемы.

Небо снова нахмурилось, вдали, у линии горизонта, сквозь низкие дымы облаков едва пробивался белый свет. Казалось, солнце вот‑вот одержит победу и зальет окрестности красным огнем.

Минут пятнадцать они ехали молча, потом Лоран снова обратился к ней:

– Ты должна довериться Эрику.

– Никто не будет ковыряться у меня в мозгах!

– Эрик знает, что делает. Он один из лучших невропатологов Европы...

– И твой друг детства. Ты мне тысячу раз это говорил.

– Наблюдаться у него – невероятная удача. Ты...

– Я не буду подопытной крысой.

– Его крысой? – Лоран повторил, нарочито растягивая слова на слоги. – Е‑го‑кры‑сой?! Да о чем ты, черт возьми?

– Акерманн за мной наблюдает. Все очень просто – его интересует моя болезнь, не я сама. Этот тип исследователь, а не врач.

Лоран вздохнул.

– Ты бредишь. Нет, правда, ты...

– Чокнутая? – Ее горький смешок прозвучал как удар, словно где‑то захлопнулась железная дверь. – Это уже не новость.

Ее мрачный юмор еще сильнее разъярил мужа.

– И что же? Будешь просто сидеть и ждать, сдавшись на милость болезни?

– Никто ведь не сказал, что болезнь будет прогрессировать.

Лоран поерзал на сиденье.

– Это правда. Прости. Несу сам не знаю что.

В салоне снова воцарилось молчание.

Пейзаж за окном все больше напоминал букет пламенеющих осенних листьев, усыпанных каплями росы. Красноватых, скукоженных, укутанных серым туманом. Лес за окном машины пытался дотянуться до горизонта, напоминая то окровавленные когти хищного зверя, то чеканную резьбу, то черные кружевные узоры...

Они ехали мимо деревень с простыми колокольнями церквей, потом в дрожащем утреннем свете возникла нетронуто‑белая водонапорная башня. Трудно было поверить, что до Парижа осталось всего несколько километров.

Лоран предпринял последнюю отчаянную попытку:

– Пообещай хотя бы сделать новые анализы. Забудем о биопсии. Это займет всего несколько дней.

– Посмотрим.

– Я буду с тобой. Мы с тобой, понимаешь?

Это его "мы" не понравилось Анне: Лоран по‑прежнему связывал ее выздоровление с Акерманном, а ее воспринимал уже не как жену, но как пациентку.

Внезапно, на вершине Медонского холма, их глазам открылся залитый светом Париж во всем его великолепии. Бесконечные белые крыши домов блестели, как замерзшее озеро, ощетинившееся хрустальными выступами, морозными гранями, мохнатыми комками снега, а дома в районе Дефанс напоминали огромные айсберги. Город плыл навстречу солнцу, впитывая свет и живительное тепло.

Лоран и Анна погрузились в потрясенное молчание: не сказав друг другу ни слова, они проехали Севрский мост и Булонь‑Бийанкур.

На подъезде к воротам Сен‑Клу Лоран спросил:

– Отвезти тебя домой?

– Нет.