|
Они считают себя хорошими солдатами, но они плохие солдаты. Потому что все у них так или иначе однажды упирается в «а какого черта?». В какой‑то момент это становится вопросом твоего достоинства: возможность или невозможность быть с другим. И вы хотите сказать, это ваше соображение насчет моего психотипа в глазах Ставроса, о котором нынче либо хорошо, либо ничего, перевесило любые доводы в мою пользу? Простите, но в такое влияние психологии на кадровые вопросы мне верится с трудом. Было что‑то еще?
Она вздыхает и отводит глаза. – Никто из нас не свободен от прошлого. Он был на Лорелее. – Я тоже. – Вот именно. Он видел ваше досье. Вы были с разных сторон. Вы держали их под прицелом, а они сидели на земле, сутками, с руками, сцепленными за головой. Потом им вживляли датчики, с помощью которых контролировалось их передвижение. Знаете, как ему удалось бежать? Он свой выжег кислотой. Вот тут, – она коснулась рукой шеи сзади. – Демократии Земель на периферийных территориях он хлебнул досыта. Вы для него – все они, кто с другой стороны пулеметов. Вас навязал ему головной офис, по своей воле Геннадий вас ни за что бы не взял. – Из лорелианских сепаратистов, стало быть. Это многое объясняет. Он верил в добро и зло, но в зле знал больше толку. И боялся его больше, чем оно того заслуживает. Убегал от него вместо… ладно, я сам сказал: либо хорошо, либо… Почему вы не возражали, чтобы ваша дочь осталась на Авалоне? Нет, я понимаю, что у меня не вышло эвакуировать гражданских, но я не понимаю принцип. Я бы своих тащил что есть мочи. Быть дружбе или быть вражде – решают два слова, сказанные или не сказанные вовремя. Как часто эти слова совершенно случайны. – Сульпиция должна вырасти сильной. Плавать учатся на глубине. Ей не на кого рассчитывать после того, как наш папа решил, что мы справимся своим умом. Мы и справились, благо в современном высокотехнологичном обществе семье для выживания самец не нужен. Так уж вышло, что в нашем тандеме мужчиной была я. Психологически. Ну, вы знаете: положительные «сильные» качества – великодушие, пунктуальность, верность слову – называют мужскими, а отрицательные «слабые» – склочность, злопамятность, мелкая мстительность, склонность к обличительным монологам – женскими. Так что если при прочих равных встает вопрос, терпеть или не терпеть… Как вы относитесь к феминизму, Норм? Он задумчиво качает головой, пламя отражается в темных глазах. – Да в сущности никак. Одно из течений, оказывающее влияние на суммарный вектор общественных сил. Равные права во имя независимости – почему бы и нет, если это то, что вам надо. Феминистками‑то, я слышал, не рождаются? – Не рождаются, – соглашается Эдера. – Так сложилась жизнь, и я виновна в этом не больше, чем другие. Слово «мужчина» заряжено для меня негативом. Когда я вижу мужчину, который мужчина более чем другие, для меня это повод к неприязни, потому что я ожидаю: те качества, которые меня раздражают, «понты», в нем будут выражены в превосходной степени. Я имею в виду: еще более нетерпим, криклив, навязчив… – Он ушел? – Нет, я. Равнодушие и лень, вы сказали – я думала, мужчины не отдают себе в этом отчета. Слушать меня он не желал, а я чувствовала себя больше его, и чем дальше, тем все больше и больше… Она прерывается, почувствовав неуместность дальнейших речей. Костер и ночь. Жизнь как слабый трепет дыхания, погасить ее достаточно движения… или не сделать движения, одного‑единственного, нужного, и никаких высоких технологий на сто километров в любую сторону кроме, может быть, кислородной башни. И Мамонтов, но их в темноте не видно. Мы точно так же когда‑то сидели в пещерах, пугливо прислушиваясь к звукам из темноты. Смешно самке твердить о дикости, когда самец сторожит уши и точит копье на любого врага. |
