Норм говорит, им еще повезло: когда учили его, вместо лучей тянули колючую проволоку, и каждый раз после Полосы камуфляж приходилось штопать.

Угу, а мы его стираем. Холодная липкая грязь по всему телу, которую невозможно терпеть. Ни сесть, ни растянуться на койке, пока ее не смоешь. И в душевую будет очередь. На Пантократоре Норм натаскивал своих примерно так же, Брюс эту школу уже проходил и знает, что нормативов три, и пока их ведут по низшему. У самого него средний, собственно, это не предел, и сегодня он прошел хуже, чем мог, но ему просто не надо. Чтобы взять высший, надо делать это каждый день, а в жизни и еще есть радости. Высший тут только у Морган, будь она трижды неладна.

А Морган, вероятно, попала в рай.

Как только атмосфера стала приемлемой, они с Нормом на пару занимаются боевыми психотехниками. Как это выглядит, Брюс помнит еще с Пантократора. Две фигуры, большая и маленькая, равные только в грациозности, на фоне рассветного неба. Стойка на одной ноге, вторая развернута коленом наружу, ступня уперта в колено опорной ноги. Руки над головой, чуть согнуты в локтях, ладони сомкнуты. И стоят так все время, пока восходит солнце. Подзарядка от космических батарей, шутит мать.

Норм всерьез уверяет, будто в любое другое время суток «оно не работает». Ну, может, еще на закате, однако Морган говорит, что ее приход только в первой половине дня. То есть здесь они развлекаются тем же самым, разве что солнце тут другого цвета.

Оно сиреневое.

– А лучше нельзя! – громко говорит Андерс, когда последняя пара мучительно достигает финиша. – Я не верю, что можно. Я никогда не видел, чтобы лучше шли.

Ну, то есть он не Абигайль с Китри имеет в виду конкретно, это он за честь ССО вступился. Эту фишку народ рубит моментально, начинает выразительно кашлять и стягивается к нему, как к центру. В каковом центре Брюс и оказывается поневоле.

– А что ты вообще видел, сидючи на своем Сизифе? – вскипает Морган.

– Что я видел, того не отрицаю. Вы – чиф! – сами‑то…

Опаньки! Пятьдесят подростков намерены отыграться. В толпе тут и там слышится сдавленное хихиканье. Никто не любит фельдфебелей в начищенных сапогах, и единственный для Норма способ сохранить лицо – это умыть их всех прямо тут и немедленно.

Такие правила игры, и Брюс даже не знает, за кого ему болеть.

Рассел – муж матери, мужчина в доме, взятый за образец для подражания, когда есть нужда в таком образце, настоящий мужик и даже друг – но не отец и никогда не пытался им стать.

Помнится, когда‑то он сам пытался найти для матери подходящего мужа, чтобы та не осталась одна, когда он, Брюс, вырастет и шагнет в большой мир. Ему казалось, что мать сама ничего для этого не предпримет. При этом подразумевалось, что первым и главным мужчиной в семье останется Брюс, а пришельца мы будем терпеть до тех пор, пока он ведет себя правильно.

Не то чтобы он был против. Ну если ей надо, ладно, я, Брюс, большой, я понимаю, пусть играется, хотя, конечно, странно, что она выбрала этого, когда есть тот… Мы ладим только потому, что Норм умеет существовать в отведенном ему пространстве, занимая свое и не претендуя на чужое. Это с матерью они как‑то объединились и поделились, что, если подумать, приводит Брюса в неподдельное изумление – ведь это два разных человека! Он только здесь командует Брюсом, и Брюс только сейчас задумался об этом.

А вот нужен ли мне командир? Это он для Морган сэнсэй и свет в окошке. Нет, если бы, конечно, он назначил меня командиром первого отделения, облек бы доверием – а кому он может доверять больше, чем мне, кого он знает лучше?… я бы, так и быть… Ну‑ну.