|
Это я вам говорю вполне обоснованно. Рискну ошибиться, но имя вашей возлюбленной входит в десятку наиболее распространенных на нашей одной пятой суши. Что не мешает ему, конечно, быть самым дорогим и единственным на свете для вас, Александр. Короче говоря, я требую конкретики. — Анастасия Александровна… — А еще точнее? — Головнина… — Дочка Александра Михайловича? Товарища министра путей сообщения? У вас отличный вкус, Саша. Поздравляю. — Вы ее знаете? — Кто же не слышал о Настеньке Головниной! Вы в курсе, — нагнул голову к Саше Вельяминов и заговорщически понизил голос, — что их имение, Богородское, расположено в десяти верстах отсюда? А мои родовые пенаты — в восемнадцати. — Не может быть! И вы с ней знакомы? — Ха! Да я, будучи недорослем, бывало, таскал ее за соломенные косички. За что, разумеется совершенно справедливо, неоднократно был дран ее папашей. Соответственно, за уши. — Я не верю… — Поскольку папенька ее, Александр Михайлович, — хладнокровно закончил поручик, — приходится двоюродным братом моей маменьки, Ксении Георгиевны, в девичестве Головниной. А Настя мне вследствие этого — кузиной. — Послушайте! — горячо воскликнул юноша, вцепляясь в рукав друга. — В таком случае вы, князь, просто обязаны устроить нам встречу! Как друга я… — Нет ничего проще, граф, — улыбнулся Дмитрий. — Потому что в данный момент ваша пассия стоит за вашей спиной и нервно теребит платочек, не решаясь помешать нашей беседе. Саша резко обернулся и увидел ее… — Мазурка, господа! — как будто ждал этого момента распорядитель, заставив общество прийти в движение. — Смелее, сударь, — подтолкнул Александра в спину поручик. — Не упустите свое счастье… * * * — Вы оказались не правы, господин шляхтич, — протянул руку Чарушников. — Гоните проигранный рубль. — Беру свои слова обратно, — вздохнул Пршевицкий-Ганевич, роясь в кармане фрака и косясь на счастливую пару, проносившуюся в вальсе как раз мимо неразлучной четверки: корнет не отпускал от себя даму уже четвертый танец подряд. — Рубль ваш, Евгений. — Не грустите, Тадеуш, — хлопнул проигравшего по плечу Ремизов. — Я готов поставить империал против четвертака[5 - 5 Четвертак — обиходное название монеты в 25 копеек.] на то, что теперь нашему Дракону уже будет не до нас, грешных… — Уже Дракону? — подмигнул Рейгель. — Не Держиморде? Не Дуболому? Не Церберу, наконец? Старший унтер-офицер лишь махнул рукой и увлек приятелей к столу… А на другом конце бального зала князь Вельяминов потягивал коньяк, с доброй улыбкой следя за своими «крестниками», не замечающими ничего и никого, кроме милого лица напротив. И никто, кроме него, не знал о неком письме, лежащем сейчас в рабочем столе. Начиналось письмо так: «Душа моя, друг Вельяминов! В прошлом письме проговорился ты мне о дружбе своей с неким поручиком Бежецким из новгородских дворян. А я поведал о том, из бесхитростной своей натуры, другому нашему приятелю Оресту. Ну, Ардабьеву, ты помнишь. Так вот, младший брат нашего Орестушки, Леонид…» Выходит, что, вопреки старинной легенде, Амур, пронзивший стрелой два сердца, был вовсе и не слеп… 2 Все последующие месяцы, до возвращения в столицу «на зимние квартиры», Саша провел как во сне… Нет, четверка его титулованных улан, конечно, ошиблась в расчетах — про службу юный офицер не забывал, не позволяя себе уйти в грезы с головой, но… Марш-броски стали почему-то менее выматывающими, строевые упражнения уже не походили на дрессировку, а стрельбище — на бой в кольце врага. |
