Как зовут друга?
— Саша… Александр Бежецкий.
— Георгия Сергеича сынок?
— Нет, дядюшка, внук. Сын Павла Георгиевича.
— Пашкин? — ахнул старик. — Мать родная! Неужто Пашкин сынок уже служит? Я ж Пашку еще кадетом несмышленым… Петушков ему дарил, бывало, на палочке… Сколько ж это лет прошло?…
Дмитрий не мешал старому князю предаваться воспоминаниям: он был уверен, что добрый и справедливый старик, на своем веку помогший сотням, если не тысячам людей, подчас ему совсем неизвестных, выручит и сейчас. Тем более что просил для друга сейчас поручик вовсе не хлебную должность или «орденок по случаю» — дядюшка таких заходов не терпел, а память у него была цепкая.
— И что ж твоему дружку надобно? — оторвался Платон Сергеевич от воспоминаний. — В Питере остаться или, наоборот, куда подальше приспичило?
— Наоборот, дядюшка… — вздохнул Дмитрий, отводя взгляд: ему самому было не по душе решение друга, но из двух зол выбирают меньшее. — Он хочет перевода в действующую армию.
— Повоевать, значит, решил, пороху понюхать… Тоже одобряю, — покивал головой старик, поправив огромный лисий треух, съезжающий на породистый нос. — Узнаю военную косточку… И где ж у нас сейчас воюют? В Капской колонии вроде затишье, в американских владениях — тоже… Что-то не припомню я, Митя.
— В Афганистане, дядя.
— Что-о? Что ж ты, курья твоя голова, для друга просишь? Ты что — не понимаешь, что Афганистан этот, будь он трижды неладен, все равно что Кавказ для пращуров наших? Одно дело в честном бою под пули грудь подставлять, а другое — из-за угла, по-подлому нож в спину получить. Ты газеты-то читаешь, племянник? Пусть не выдумывает дружок твой и едет, куда пошлют. Честные офицеры везде нужны, а я на душу грех такой не возьму. И не проси!
— Все равно добьется он своего, — вздохнул поручик. — А не добьется, так зачахнет. Сопьется с тоски или пулю в лоб пустит…
— Что ж так круто? Неужто… Так ведь и есть, а? Несчастная любовь!
— Верно, дядюшка…
— А хлопочешь… Сам небось и свел голубков?
— И тут ваша правда…
— И кто ж зазноба его будет? Если не секрет, конечно, — в выцветших стариковских глазках светился неподдельный интерес: все пожилые люди одинаковы — будь то состарившийся у станка мастеровой или носитель шитого золотом мундира…[14 - 14 Обер — камергер — высший придворный чин Российской Империи (2 — й класс по «Табели о рангах», соответствующий «полному» генералу, т. е. генералу от инфантерии (кавалерии, артиллерии), или действительному тайному советнику гражданской службы, выше которого по рангу был только канцлер Империи) — носил мундир, сплошь расшитый спереди золотом.]
— Не секрет. Настенька Головнина, моя кузина. Да вы, наверное, слышали…
— Как же, как же… — Старик задумался на минуту, но потом резко мотнул головой так, что «малахай» его снова свалился на нос. — Но помочь ничем не могу. В Варшаву, в Москву, в Киев… Да хоть в Ново-Архангельск — с дорогой душой, а в мясорубку эту — уволь.
Вдали забрехали собаки загонщиков, и старик разом насторожился, подхватив с любовно расстеленной под березкой холстинки превосходное ружье — Дима оценил на глаз — великолепной работы штучный охотничий «зауэр». Не чета его простенькой «тулке». |