Маркус уже решил было поупражняться в утреннем остроумии, но потом передумал. Рафаэлла была явно расстроена. Так много всего случилось за столь короткое время, бедняжка совсем перестала владеть ситуацией. Маркус решил попридержать свой острый язык до поры до времени и задумался о завтраке.

— Пожалуй, съем кашу. Меня беспокоит мой уровень холестерина.

— Я не хочу критиковать твой выбор, — возразила Рафаэлла, — но ты выглядишь так, как будто собираешься пробежать марафонскую дистанцию. А сейчас я хочу переодеться и подкраситься. Ты в самом деле играешь на губной гармошке, сидя у костра, как ковбой с Дикого Запада?

— Да, мэм, это так. И я всегда мечтал, что мне будут аккомпанировать на флейте.

— А я всегда думала, что хорошо бы выступить в дуэте с гармошкой.

— Ждать осталось недолго, госпожа Холланд. — Они просто смотрели друг на друга, но Маркус ощущал возникшее между ними напряжение. Он понимал, что в их жизни было столько непонятного, что вряд ли можно было рассчитывать на взаимное доверие.

Рафаэлла быстро проговорила:

— Не хочешь пойти в душ?

Поскольку вариантов было немного, Маркус согласился.

Позвонив в гостиничную службу и сделав заказ, Рафаэлла переоделась, одновременно слушая, как Маркус в душе во все горло распевает оперную арию. Получалось совсем неплохо. Он даже знал тексты на итальянском. Это произвело на Рафаэллу определенное впечатление. Маркус исполнял арию из «Дона Джованни».

Когда раздался стук в дверь, Рафаэлла только закончила причесываться. Она бросила взгляд на закрытую дверь ванной, пожала плечами и открыла дверь.

Молоденький официант вкатил в комнату тележку с блюдами, накрытыми сверху видавшими виды серебряными крышками. Рафаэлла подписала счет и дала мальчику три доллара на чай. Маркус поменял немного денег в Хитроу, но ей не хотелось шарить по его карманам. Когда официант ушел, Рафаэлла принюхалась к тарелке, пытаясь по запаху определить, на какой из них лежит яичница, которую она заказала. Никакого запаха. Рафаэлла подняла крышку с одного из блюд.

Сначала она закричала, затем машинально закрыла рот ладонью. Серебряная крышка ударилась о стол и с грохотом покатилась на пол.

Маркус появился в дверях ванной; он был совершенно обнажен, на лице удивленное выражение.

— Какого черта?..

И тут он увидел. И нахмурился. На тарелке лежала огромная дохлая крыса, серая и еще теплая. Из-под нее выглядывал сложенный вдвое листок бумаги.

Апрель, 1990 год

— Да, — протянул внезапно позеленевший Маркус, — от такого может и стошнить. — Он осторожно вытащил из-под трупика сложенный вдвое листок, затем поднял с пола крышку и медленно водрузил ее на место. Развернув записку, прочитал.

— Что там написано? — спросила Рафаэлла. Маркус передал ей листок, и она прочла:

Чем-то напоминает Жака Бертрана, не так ли, мой друг?

Символика от Вас не ускользнет. Увидимся у меня в клубе. В восемь вечера. Приводите свою очаровательную подругу».

— Да, без сомнения. Ну и юмор, а? Но насчет символики он прав.

В голосе Маркуса звучала тревога, и Рафаэлла решила разрядить обстановку.

— Ты голый, Маркус. Да нет, я не сетую, не подумай. Просто ты вылетел из ванной точь-в-точь как Святой Георгий, разве что без доспехов. И копья.

Он скользнул взглядом по собственному животу.