— Неужели ты впервые подзалетела таким образом?

— Похоже, что так. И пожалуйста, не делай такое лицо. Все-таки мужчины удивительнейшие создания, — сказала она, по-прежнему улыбаясь ему, и добавила: — Маркус О'Салливэн. Мне нравится, как это звучит. Очень-очень по-ирландски. Кстати, у тебя волосы торчат во все стороны.

— Ты устала, — сказал он и поднялся. — Пожалуйста, отдыхай, а я зайду еще раз вечером.

— А что ты собираешься делать?

— Хочу кое-что разведать, посмотрю, может быть, удастся разузнать, кто приобрел «Вирсавию» на черном рынке. Тут, в Париже, есть один-два человека, которые могут это знать. — Маркус заглянул в ее глаза — там была и осведомленность, и боль, и смятение: она колебалась, не зная, как поступить. Он поднял руку, заранее зная, что за этим последует — те же самые обычные отговорки. — Нет, ты не обязана ничего мне рассказывать, раз уж ты так решила. Но если ответа не можешь дать мне ты, я просто пойду и попытаюсь разузнать все это сам. Ты ведь не возражаешь, а, дорогая?

Она кивнула, проведя ладонью наискось по животу, казавшемуся неестественно плоским под ослепительно белой простыней.

— Прости меня, но я не могу… не сейчас… Мне надо сначала поговорить с…

Он нагнулся, поцеловал ее и ушел. Рафаэлла лежала и какое-то время всматривалась в закрывшуюся за ним дверь. Он — хороший парень, а его настоящее имя — Маркус О'Салливэн. Звучит.

Что же мне теперь делать?

Ответа не последовало: в палате была мертвая тишина.

«У меня был выкидыш, ничего страшного», — безучастно подумала она, но, к ее удивлению, на глаза опять навернулись слезы.

Апрель, 1990 год

Папаша не просто делал вид, что полученное сыном наследство не слишком значительно — послушать его, так речь шла не о состоянии, а о куче навоза, но Делорио был хорошо осведомлен о размерах богатства деда. Он мог поспорить на что угодно, что у старика водились огромные деньги, что он был богаче отца. К тому же в эти сокровища больше не будет запускать руки мать… хотя вообще-то Делорио не стал бы возражать и против этого, если бы она несколько сократила свои безумные траты.

Папаша просто болван. Он слишком стар и не понимает, что хорошо для семьи, вернее, для того, что от нее осталось. Теперь их только двое.

Отец сказал, глядя ему прямо в глаза, что он, мол, переживает гибель Сильвии «в результате несчастного случая».

— Это ты приказал убить ее? — без церемоний спросил Делорио.

Доминик лишь грустно улыбнулся и ответил:

— Разумеется, нет. Она была твоей матерью, когда-то моей женой. Это был несчастный случай, трагедия. Ужасно.

Отныне папаша уже не станет доставать его разговорами о вреде наркотиков. Нет у него больше власти над Делорио Джованни. Делорио — человек будущего, а Доминик Джованни — пережиток прошлого, ископаемое. Он вполне может отойти от дел — Делорио готов взять бразды правления в свои руки.

Очень скоро так и будет. У него теперь есть деньги, а ума ему всегда хватало. У него связи в Картахене и в Майами. Папаша об этом не знает, а ведь Марио Калпас уважает его — Делорио. Марио верит в него, он понимает, что старик уже выдохся и ему пора на покой. Но покушение на отца организовал не Марио. Это «Вирсавия». Попроси его Доминик как следует, он, Делорио, может, и попытался бы разделаться с убийцами.

Этот болтливый ирландский пижон — Маркус Девлин — никуда не годится, мерзавец отъявленный.