Подвывая и тряся своей рыжей гривой, Остап так пропагандировал свое произведение, что даже сам начальник агитпропа растерялся и только качал головой.

Судя по безукоризненному профессиональному жаргону, творческий опыт уркаганов был автору хорошо знаком. Он искренне сочувствовал честным жуликам, непонятым и обиженным неблагодарными современниками. В качестве иллюстрации трудового подъема автор тут же сплясал лагерную чечетку, аккомпанируя себе на губах и звучно хлопая себя по ляжкам.

Пока Остап плясал вокруг начальника агитпропа, Борис подошел к Серафиму Аллилуеву:

– Слушай, что это за сын Остапа Бендера?

– Его действительно зовут Остап Остапович. Но он уверяет, что он подкидыш. Будто его цыгане подбросили.

Они спустились вниз, в столовую, и заказали пива. – Ну какое твое впечатление об Америке? – спросил Серафим.

– Видишь ли, в Германию я попал сразу после капитуляции с большими предубеждениями – и полюбил Германию. А в Америку я приехал с большими ожиданиями: ведь это то, что мы хотим догнать и перегнать. Но… общее впечатление у меня отрицательное.

– Почему же?

– Дело в том, что Советский Союз и Америка – это две экстремы. А золотая середина – это старушка Европа. Приятная старушка.

– А что ты думаешь теперь делать?

– Хотел бы написать еще одну книгу. Мимо бежал Остап Оглоедов. Услышав последнюю фразу, он присоединился к разговору.

– Давай, Боря, вместе писать, – предложил Остап. – У меня богатый опыт по части этого… творческого сотрудничества.

– Да, он сотрудничает с Толстым, Достоевским и Тургеневым, – подтвердил Серафим. – Передирает у них целыми страницами. А о чем ты хочешь писать?

– Да вот за границей много спорят о советских людях нового типа, – сказал инструктор агитпропа. – Вот я и думал написать о таких гомо совьетикус.

– Чудесно! – воскликнул Остап. – Мы с Борей такое накатаем, что другим и не приснится. Про советских гомо! Я их целыми стадами видел – за полярным кругом. Они там, как олени, пасутся.

За соседними столами участники конференции спорили о разногласиях между соцреализмом и модернизмом и стучали пивными кружками.

– Ну а какие у тебя личные планы? – спросил Серафим.

– Ясно какие,‑сказал всезнайка Остап. – Человек все время жил за границей. Про русскую любовь знает только из книжек. Его нужно познакомить с хорошей русской девушкой. Ну, предположим… с нашей монной Ниной.

– Человек предполагает, а Бог располагает, – смиренно вздохнул неохристианин Серафим. – Скажи лучше, какое у тебя первое впечатление от встречи с родиной?

– Из Варшавы я ехал поездом. Только переехал границу в Бресте, первое, что вижу, – прямо на снегу сидит инвалид. Без ног. Протягивает фуражку и просит: «Подайте кусочек хлеба Христа ради!» А в Америке просят только на водку –и без Христа.

– Гениальная идея! – хлопнул себя по лбу Остап и сорвался с места.

– Куда это он поскакал? – удивился Борис.

– Пока ты кончишь это пиво, он уже накатает трогательный скрипт об инвалидах Отечественной войны. Он будет бравым полковником в орденах. А инвалид будет его однополчанином, которому он отдаст все свои деньги, которых у него никогда нет.

– Неужели этот сын Остапа Бендера был полковником?

– Да… Радиополковник. Он пишет скрипты от имени какого‑то мифического полковника.

– Я рассчитывал попасть в Москву к Новому году, – продолжал инструктор агитпропа.