Человеку чуждо одиночество, и он злится на мир, который обрек его на страдания одиночества. Но, с другой стороны, ведь только в этом мире и только в нем можно спастись от одиночества. Если же мы дадим себе слабину и позволим себе разозлиться на мир за наше страдание – одиночество никогда уже не покинет нас, поскольку злое одиночество, как и злая собака, охраняющая хозяйский двор, никогда и никого не подпустит к «запретной зоне». Казалось бы, одиночество, напротив, должно стимулировать нас к открытости, но этого не происходит. И именно оно, являясь противоречием, укорененным в самом способе существования личности, ведет к изменениям, которые, в конечном итоге, через кризис позволяют личности переродиться из «общественного продукта» в индивидуальность.

Пространство психотерапии

В чем-то подобное – междисциплинарное – положение психологии и психотерапии имеет важное, позитивное значение, является одним из факторов развития и в научном плане, и в плане «продвижения» соответствующих научных знаний, специальности. Однако, есть и существенные негативные аспекты такого междисциплинарного положения психологии и психотерапии. Там, где «все», там, как известно, и «ничего» или в лучшем случае – «все не слава богу». Поэтому определенный порядок в этом пространстве необходим. Чтобы быть эффективными, мы должны всякий раз хорошо понимать, с каким именно предметом мы имеем дело и в какой именно нише пространстве психологического и психотерапевтического знания мы работаем.

Однако, это благородное намерение – ввести дефиниции и определить области практики для психологии и психотерапии – с порога натыкается на «непредвиденные трудности», впричем, в самых, казалось бы, элементарных вещах. В книге «Развитие личности (психология и психотерапия)» мы уже говорили о том, что психотерапию, как «лечебное средство», не следует путать с психотерапевтическим сопровождением процесса развития личности – то есть с той помощью, которую психотерапевт способен оказать своему пациенту (клиенту), если тот нуждается не в лечении какого-то пограничного психического расстройства, но в содействии при преодолении им кризисов, возникающих на пути его внутреннего, личностного роста.

Это действительно разные вещи – то ли мы действительно лечим (терапевтируем) невротическое расстройство, то ли оказываем помощь врачу-психиатру в социальной и личностной адаптации душевнобольного, то ли мы выполняем роль того Другого, того Собеседника (как писал А.А. Ухтомский), который помогает человеку без очерченного психического расстройства, но с личностным кризисом, найти самого себя. Это разные вещи, хотя, казалось бы, речь идет об одной и той же психотерапевтической помощи.

Сам психотерапевт тут меняется: в одном случае он является, прежде всего, психиатром с дополнительной специализацией по психотерапии, в другом – собственно врачом-психотерапевтом, в третьем – человеком, обладающим, кроме прочего, психотерапевтическими знаниями. Для неспециалиста эти различия вряд ли вполне очевидны, но, на самом деле, это существенно, потому что речь идет о разных способах думать в отношении пациента (клиента): одно дело, если мы «видим» в человеке душевнобольного, другое – нормального человека с функциональным психическим расстройством, с «психологической проблемой» и третье – человека, переживающего внутренние изменения, совершенствующегося, а вовсе не болеющего.