Напротив Лазарета располагался десяток комнат палат для затяжных болезней. Я уверенно подошел к самой дальней и чуть замешкался, увидев, что дверь приоткрыта.

Палату заливал солнечный свет. Многие жилые комнаты Соларума находились в его центровой части, без доступа к улице, и, чтобы их обитатели не чувствовали себя зажатыми в темной каменной коробке, там устанавливали окна, за которыми сменялись дни и ночи. Их даже можно было открыть, почувствовать свежий воздух, но не более. За окном этой палаты виднелся обрыв, под которым пенилось глубокое синее море, растянувшееся вдаль до самого горизонта. В небе летали чайки, их приглушенные крики доносились до нас.

В комнате была лишь одна кровать, стены окрашены голубой краской, а на темном деревянном полу пестрел коврик. Немного мебели вроде мягких кресел и тумбочек. Заглянешь внутрь – и словно Соларум покинул. Но нет, это все еще был он, и свидетельство тому лежало прямо на кровати.

Волосы Сары стали длиннее за прошедшее время. Они огненными потоками разметались по белой подушке. Когда бы я ни приходил, протекторша всегда встречала меня одинаково: укрытая одеялом, бледные руки сложены на животе. Лицо недвижимо. Оно осунулось, и острые черты стали только заметнее. Словно мертвая, вот только грудь еле заметно вздымалась при каждом вдохе. Иногда, когда мне было особо не по себе от работы или из за проблем с личным состоянием, я приходил к ней. Смотрел в окно и реже – на саму Сару. Мне было до боли совестно. Я ненавидел, просто терпеть не мог, когда другие попадали в беду по моей вине. Это изнуряло дух, и вот теперь, уже столько времени, Сара являлась символом этого стыда. Лекари говорили, что ей повезло, она была совсем на волосок от смерти. Даже непонятно, почему она осталась в живых, просто неописуемое чудо. Возможно, из за ее невероятной силы духа? Сказали, можно лишь накладывать укрепляющие манипуляции и ждать. По другому никак не помочь. Сюда приходили не только кометы, но даже планетары и звезды, и все твердили одно: Сара обязана сама найти выход и вернуться к нам. Своими силами. Странный недуг, но непростым был и тот, кто нанес ей травму, на деле предназначавшуюся мне.

Рядом с Сарой стояла укрывшаяся узорчатой шалью протекторша, ходящая под созвездием Рака. Постарше меня года на четыре, кожа темная, на которой особо выделялись светлые шрамы в области рук. Хрупкая, я бы сказал – тощая, работа сильно ее изнуряла. Свои пышные волосы она убирала с лица при помощи красной банданы. Аданная Турай родом откуда то из Эфиопии, оттого ее белые пряди смотрелись весьма необычно. И не просто белые – в полумраке от них исходило сияние.

Когда я вошел, она держала тонкие руки над животом Сары. Из ее ладоней брезжил фиолетово белый свет. Протекторша что то проговаривала, и я замер, не желая мешать. Еще одна попытка поддержать в Саре силы.

– Возвращайся к нам, – расслышал я. – Ты еще не прожила время, отпущенное тебе вечностью.

Ада делала свою работу медленно, стараясь задерживаться над центрами эфира подольше. Я не мог представить, какие последствия для нее могла принести подобная усидчивость, но понимал, что далеко не каждый пошел бы на такое ради простых больных.

И тут Аданная заметила меня. Повернувшись, она открыла мне левую часть своего лица. Треть покрывала каменная корка, глаз абсолютно белесый и чуть мерцающий. Протекторша поприветствовала меня изнеможенной улыбкой. Губы дрогнули, и, покачнувшись, Ада просто рухнула в стоявшее рядом с кроватью кресло.

– Ты себя так в могилу загонишь раньше времени, – сказал я, присев на подоконник.

– Будет ли считаться самоубийством полная и сознательная отдача душевных сил ради других? – продолжала улыбаться Ада, подперев голову рукой.

Она любила носить множество украшений: кольца, ожерелья, браслеты. Последние постоянно позвякивали при любых ее движениях. И все было сделано из серебра, но обычного, а не мерцающего.