– Ну и что с того? Бхитхор находится не в моей провинции и не под моей юрисдикцией, а потому, будь я даже склонен верить в эту нелепую историю – а я, увы, не склонен, – я все равно ничем не смог бы помочь вам. Вашему осведомителю нужно бы обратиться к политическому офицеру, ответственному за ту часть Раджпутаны, – если, конечно, он сам верит в свою историю, в чем я сомневаюсь.

– Но, сэр, я же сказал вам: он не может передать никаких сообщений из Бхитхора, – в отчаянии настаивал Аш. – Там нет ни телеграфа, ни почтовой конторы, и, хотя они разрешают его слуге приезжать в Ахмадабад за лекарствами, они никогда не позволят ему самому поехать еще куда-нибудь. Если бы вы отправили телеграмму политическому представителю…

– Этого я не сделаю, – раздраженно сказал комиссар и поднялся на ноги, давая понять, что разговор закончен. – Мой департамент всегда проводил политику невмешательства в дела других провинций и считал недопустимым давать указания лицам, за них ответственным, которые, поверьте мне, вполне способны компетентно разобраться со своими проблемами.

– Так значит, вы не хотите что-либо предпринять? – медленно проговорил Аш.

– Не столько не хочу, сколько не могу. А теперь я попросил бы вас…

Аш проигнорировал просьбу и еще добрых пять минут доказывал, умолял и объяснял. Но безрезультатно: в конечном счете комиссар просто вспылил и, коротко уведомив Аша, что он лезет в дела, в которых ни черта не понимает (и которые вообще его не касаются), приказал немедленно покинуть кабинет, или часовые выведут его силком.

Аш удалился, сознавая, что напрасно потратил почти два часа и что, будь у него голова на плечах, он бы отправил телеграмму, прежде чем пытаться говорить с кем-либо.

Телеграфная контора оказалась закрытой на время обеда и послеполуденного отдыха, но он вытащил из постели возмущенного служащего и заставил отстучать четыре срочные телеграммы: одну – Кака-джи, другую – Джхоти, третью – тому самому политическому офицеру, который не оказал никакой помощи в истории с попытками раны оспорить условия брачных договоров, и, наконец, четвертую (на случай, если упрямый офицер окажется таким же бесполезным, как в прошлый раз) – представителю генерал-губернатора Раджпутаны в Аджмер. Решение отослать последнюю имело губительные последствия, хотя в тот миг казалось превосходным. Но тогда Аш не знал, кто занимает должность представителя генерал-губернатора в настоящее время, и не потрудился выяснить.

Уломать телеграфиста-евразийца отстучать телеграммы оказалось делом нелегким. Содержание всех четырех привело его в тревогу, и поначалу он решительно отказался отправлять «столь серьезные депеши» открытым текстом. Сообщения такого рода, считал он, следует передавать в зашифрованном виде или не передавать вовсе.

– Говорю вам, сэр, телеграммы – отправления не секретные. Они пересылаются из одной тар-кханы в другую, и очень много разных нахалов прочитывает их по дороге, в том числе курьеры и прочая мелкая сошка, и они разболтают о них всем и каждому.

– И отлично, – коротко ответил Аш. – Я рад слышать это. Чем больше разговоров, тем лучше.

– Но, сэр! – простонал телеграфист. – Пойдет много сплетен и толков. А что, если рана-сахиб в конце концов не умрет? Тогда вы не оберетесь неприятностей, оказавшись виновным в обмане, клевете и тому подобных вещах. И я тоже, ведь именно я отправлял все эти сообщения. Меня могут обвинить в соучастии, и я попаду в беду, а если я потеряю работу…

Для того чтобы преодолеть сомнения телеграфиста, потребовалось пятнадцать минут и пятьдесят рупий, после чего телеграммы были отправлены. Затем Аш отправился в бунгало мистера Петтигрю, начальника полиции округа, в надежде (теперь слабой), что полиция окажется более полезной, чем военная или гражданская власть.