Задумчиво хмыкнув, я перевел винтовку на дальние холмы и скомандовал:

— Хорхе, забирайте пленных и вяжите. Ссака вскройся. Переведи шагоход в мертвую зону.

Получив подтверждение, я добавил:

— Неплохо… но выпендрежа многовато, гоблины.

С неохотой выбравшись из кабины, где так хорошо клонило в дрему, я спустился, успев послать в опустевший наблюдательный пункт двойку гоблинов с оптикой. Пусть бдят. Присев рядом с дрожащим пленным ушлепком, я вскрылся и в то же время рядом тяжело опустился «кузнечик», звякнув тяжеленным крюком-членом о сталь в десятке сантиметров от лица пленника. Тихонько заблеяв, он протяжно перданул, явно пытаясь о чем-то вымолить с помощью неизвестной мне жопной азбуки.

— Рассказывай — велел я, доставая нож и втыкая ему в ступню.

На этот раз он заорал, а заодно и обделался. Ну точно сигналит… Крик ему прервал ласковым пинком Каппа, что тоже успел выползти из экза. Убедившись, что послание принято и понято, мечник прихватил автомат и полез на холм.

— Что… что рассказывать? Кто вы?! Гномы?! Ты гном?!

— Я что похож на говна кусок?

— Н-нет! Н-нет, ферменс! Не похож!

— Как ты меня щас назвал, гнида тупая?

— Я… я… — скуксившись, гоблин тихонько заплакал, уткнувшись разбитым хлебалом в пол.

— Святая пульпа — выдохнула дернувшаяся девка, очнувшись и вскинув голову — Что за…

Увидев мое лицо, торчащий из ноги соседа нож, она осеклась и затихла, прижавшись к ледяной стали. Здесь вообще довольно прохладно — особенно после солнечных жарких джунглей. Навскидку здесь чуть больше десяти градусов тепла. Поэтому одеты пленники соответствующе — старые комбезы с частыми заплатками и нашитыми стальными пластинами. Причем комбезы интересные — это не ткань, а кожа. Причем кожа странная, полупрозрачная, но толстая, темная. Обувь такая же — короткие сапоги из такого же материала. На одежде повсюду частые отверстия и клапаны — ну да, иначе сдохнешь.

— Говори, кожаная — поторопила девку Ссака, уперев ей ботинок в поясницу — Говори!

— Вы кто?!

— Они смерть наша кислотная, Пфосси — проскулил первый гоблин.

— Рассказывайте — повторил я и моя усмешка стала шире, а воткнутый в ступню нож вошел глубже — Рассказывайте!

— Но ты не спрашиваешь, ферменс! Ты ничего не спрашиваешь!

— Я спрошу — пообещал я, рывком выдергивая нож — Я спрошу…

Выслушав добровольную истовую исповедь ушлепков, что каждый раз искренне огорчались, теряя очередной палец или кусок плоти, я оторопело поморгал, глядя в одну точку минуты три, но этого срока не хватило и пришлось удвоить временный срок.

При допросе я сделал упор на самое главное, внимательно отслеживая реакцию переглядывающихся пленников. Они были настолько разными в характерах и поведении, что совместный допрос дал гораздо больше толку, чем отдельные два.