– Не зна…

– В камеру!

Камеры под рукой не оказалось. Вовчик упомянул ее по запарке. Был второй, безоконный кабинет, в котором имелась водопроводная труба и отсутствовал холодильник. То есть, продолжив логическую цепочку, можно было догадаться, что именно с трубой теперь была связана цепочкой наручников дальнейшая жизнь Бражника.

Белкин, выполнив конвойную миссию, вернулся в тронный зал.

– Гаденыш, положение у него, видишь ли, такое.

– Мне кажется, он бы сказал, если б знал. У него действительно раковое положение, – ответил Гончаров.

– Сомневаюсь я. Он не такой дурак. Думаешь, он поверил, что мы не сольем соседям информацию про библиотекаршу?

– Тем не менее это его шанс. Ведь это действительно не наше убийство.

– А, – махнул рукой Вовчик, не зная, что ответить.

– Пошли по домам, – предложил Таничев. – Этот посидит до утра, не растает. Паша, ты, на всякий случай, останься. Завтра созвонимся с местными, отдадим его.

– Да, погнали, а то метро закроется, – согласился Казанцев. Каждый ночлег в неотапливаемом кабинете грозил разбудить с большим трудом залеченную пневмонию.

На улице, когда Белкин свернул к своему дому, Костик обратился к Таничеву:

– Слышь, Петрович, ты мне честно скажи: если бы Бражник сейчас рассказал про налет, правду рассказал, ты б его отпустил? Ведь то убийство, оно ведь не наше. Мы не получаем за него процент, а? Вдруг он завтра сдаст этих, ты отпустишь его?

Таничев смотрел вниз, на темный асфальт.

– Ну, так что, Петрович?

– Знаешь, Костя, если б он украл эти иконы… А я ведь как Белкин, опер по масти…

ГЛАВА 8

Ночь принесла очередную трагедию. Вместе с каплями осеннего дождя и порывами лихорадочного ветра. Вместе с завыванием бездомных собак, ударами незапертых окон, топотом убегающих в темноту шагов. Вместе со скрежетом зубов, последним отчаянным криком, безумным, угасающим взглядом и застывшим в нем вопросом.

Врачам реанимации делать было уже нечего. Один из докторов, выйдя из комнаты, прошептал одно лишь слово, от которого Паша вздрогнул и замер перед дверьми:

– Ужас!

Пашу в три ночи поднял дежурный. Самый сон. Гончарову снился Крым, где он был позапрошлым летом. Он очень хотел согреться, но не мог – только он ложился на морской песок, солнце исчезало. Когда Паша замерзал по ночам, ему все время снился Крым.

До места он добрался на машине ответственного от руководства. Когда врачи вышли из комнаты, Паша оказался у дверей первым. Заспанный комендант общежития что-то объясняла местному участковому.

Паша не прислушивался и не вникал. Слабое головокружение, вызванное резким пробуждением, не давало возможности сосредоточиться и с ходу заняться привычным делом.

Что там за дверью? Продолжение сна? Крымское побережье? Голос телекомментатора: «Сегодня курс доллара вырос на сорок пунктов… „Спартак“ выиграл у „Текстильщика“… Проктер энд Гэмбл… За прошедшие сутки зарегистрировано восемь убийств, ожидается похолодание, дожди…»

Паша тряхнул головой. Навеяло. Не спать.

Дверь.

Кровь была везде. Расползлась бурыми пятнами по полу и застыла веером брызг на обоях. Десятиметровка общаги с убогой рассыпающейся мебелью, плакатом «Санта-Барбары» над тахтой, до обидного знакомой сервировкой застланного пожелтевшими газетами стола. Сорок ватт света без абажура. Вальс из приемника…

Мужчина и женщина. Мужчина без головы. Женщина под «Сантой». Убита топором. Мужчина обезглавлен ножом, валяющимся тут же, в луже крови. Тошнота. Не ходить! Кто там? Перебьетесь. Ветер за окном. Сверкание зарницы.