|
Наш князь никого не порабощает, ничьи земли не забирает. Все остается по-прежнему, только отныне все мелкие племена входят в государство, названное Новой Русью. Платят налоги, по велению князя выставляют войско. — И для этого надо брать крепости приступом, убивать князей и старейшин? — Разве были убиты князья кривичей, полян, рашкинцев? Но мы не могли оставлять у себя в тылу непокорных князей. Им только дай ударить в спину! Жизнь кровава, но не в племенах, какие встали под руку Олега... — Были йокорены. — Пусть были покорены. Но прекратились распри, драки, даже исчезли такие зверские обычаи, как умыкание невест... Она нахмурилась, умыкание невест осталось только в древлянских племенах. Поляне парувались по согласию родителей, у тиверцев за невесту давали выкуп, только древляне держались старого Покона. — Ты не знаешь наших обычаев. Возможно, нашим женщинам это нравится. — Так ли? В голосе Ингвара был яд. Сердясь на себя, чувствуя неправоту, она сказала с вызовом: — Да. Ты не знаешь женщин. — Так ли? Я знал их сотни. — Девок, но не настоящих. В голосе Ингвара насмешка перешла в недоверие, сомнение: Не знаю. Является чужой, хватает тебя без твоего согласия... вовсе в темноте... накидывает мешок на голову или бросает поперек седла и увозит в чужое племя. И там ты вынуждена жить о ним, ибо даже не знаешь обратно дороги! Она возразила, хватаясь за последний довод, стараясь, чтобы голос звучал непреклонно: — Чтобы это понять, надо быть женщиной! Она чувствовала его вражду, раздражение. Да, она воспользовалась нечестным приемом. И оба это понимали. Дыхание его приблизилось, внезапно сильные руки схватили ее, она увидела в лунном свете его хищное лицо. Выступающие высокие и мощные скулы, тяжелые надбровные дуги, злые глаза. Его губы приблизились, она ударилась о его твердую грудь. Вскрикнуть не успела, его рот накрыл ее губы. Его губы были твердыми, грубыми, хищными. Он старается унизить ее, поняла она в страхе, оскорбить, втоптать в грязь, потому что иначе не одержать верх, а для мужчины не быть униженным женщиной важнее, чем победить в бою. Ингвар в самом деле хотел унизить. Раз уж защищает такие обычаи, то испытай их на своей шкуре. Тем болев от проклятого киевского воеводы, самого ненавистного для древлян. Но едва грубо впился в ее нежные губы, едва сжал так, что услышал хруст нежных косточек или хрящиков, как странная волна окатила с головой, затопила, даже пол под ним качнулся, будто внизу уже били тараном. От ее губ по его телу прокатилось тепло. Он держал ее так крепко, что вжал всю в себя, мягкую и нежную, от нее пахло чисто и беззащитно, губы были как разогретые на солнце спелые вишни. Она отталкивала его. Упершись в грудь, кулаки ее были твердые, но Ингвар не чувствовал ничего, кроме странного жара в сердце, во всем теле. Ольха в первый момент испытала такой ужас, что не могла двигаться. Но когда его хищный рот накрыл ее губы, она отчаянно забарахталась в его сильных руках, или хотела забарахтаться, потому что от его твердых горячих губ хлынула волна жара, прокатилась по спине, наполнила тело. Ноги ослабели, а кулаки сами собой разжались, она упиралась в грудь воеводы ладонями. Или держала их у него на груди. Ингвар с огромным усилием, словно разрывая пудовые цепи, отстранился, дико взглянул в запрокинутое к нему лицо. |
