|
И все наши, Дальние, так делают! И будут делать! Подумаешь, енквизиторы! Жрать-то им всем надо! А ежели стражники к нам полезут, так мы своим дрекольем так отчешем, что мало не покажется… – Крамольные мысли, однако… – покачал я головой. – Не боишься, Трюфель, что госпожа тебя услышит? И накажет! Накажет оцепенением, и болезнями, и чем-то там еще, чем положено по Книге Дум? – Не боюсь, – произнес Трюфель, но вместо бодрости некоторая грусть появилась в его голосе. – Жаль конечно, что так происходит, но поплохела наша Госпожа. В последние годы совсем поплохела. Не достает она до нас, Дальних, своими мыслями. И, значиться, стали мы как бы сами по себе. Пустовато как-то было поначалу, да потом привыкли, даже понравилось. Да и что там говорить, лучше уж так – вовсе без Госпожи в уме, чем с такой дрянью, как нынче в городе… – Есть такие земли, которые называются Дальними, – шепнула мне Цзян. – Сейчас мы едем туда. Там все устроено по-своему, необычно. Это странные места – сам увидишь. – И долго туда ехать? – По местным понятиям – долго. Полдня. Ничего себе – долго. Полдня на телеге, которая еле плетется. Судя по всему, Светлый Мир был весьма небольшим территориальным образованием. – Тогда я буду спать, – объявил я. И заснул. ГЛАВА 4 Спал я достаточно долго. Во всяком случае, когда я проснулся, солнце уже проделало половину пути от верхушки небесного купола к горизонту. Я повернулся и увидел две спины – Цзян и Трюфеля. Они о чем-то негромко беседовали. Телега все так же погромыхивала и подпрыгивала на колдобинах неровной дороги. Но вот то, что окружало на со всех сторон, совсем не было похоже на пейзаж, который я видел утром. Для всего этого уже мало подходило название Светлый Мир. Скорее, это можно было бы назвать Странным Миром. Во всем присутствовало нечто неустойчивое, нереальное, вызывающее тревогу. Облака в потемневшем небе напоминали формами хищных тварей, они передвигались с разной скоростью, разевали гигантские пасти и поглощали друг друга. Справа от дороги высился старый и мрачный лес, и те звуки, что доносились оттуда, мало напоминали пение птиц. Зловещий посвист и голодное цвиркание временами переходили в вопли – отдаленные, но исполненные такой боли и отчаяния, что кожа покрывалась мурашками. Слева находились поля, нарезанные на правильные, относительно небольшие прямоугольники. На них росло что-то фиолетовое и голубое, перемежающееся широкими зелеными пространствами. Сперва мне показалось, что все пространство засеяно цветами – фиалками, васильками или чем-то подобным. Но, пока я всматривался в одно из полей, стараясь определить, что же там все-таки растет, оно проявило неожиданную прыть. Оно начало переползать на другое место. Ровные границы поля пришли в движение – невероятное, но совершенно явное. Фиолетовый прямоугольник шустро прополз сотню шагов и остановился. Кзади от него осталась широкая пожелтевшая полоса. – Эй! – Я приподнялся на локте. – Цзян, Трюф, вы видели? Поле ползло! – Ага. – Трюфель оглянулся на меня, моргнул светлыми глазками и повернулся обратно. – Что – ага?! – Ползло, – равнодушно констатировал Трюфель. – Это, что, нормально, по твоему?! – Ага. – Значит, оно ползло, – произнес я зловещим голосом, испытывая желание вскочить и треснуть невозмутимого крестьянина по макушке. |
