Героизм пропал вотще.

Ибо прицелился Рамиро вовсе не в Глорию.

Рамиро крутнулся, поднял ствол немного выше и выстрелил два раза подряд.

Миранда изумленно всхлипнула, когда пули ударили в намеченную цель. Отлетела. Поникла, шлепнулась.

Я непроизвольно метнулся вослед и рухнул на колени, стараясь поддержать голову упавшей. Хотя определенной нужды в этом не замечалось: я немало навидался людей, убитых прямым попаданием в сердце. Моя старая приятельница, мисс Мэтсон, умерла прежде, чем ударилась хитроумным и очень образованным затылком о прелую траву тропического леса.

Меркнущие голубые глаза смотрели вверх, уже ничего не примечая.

Сторожевой пес, которого звали Эухенио - казалось бы, я, уроженец Новой Мексики, любых и всяких испанских имен наслушался, а вот поди ж ты: эдакого не встречал, - сделал решительный шаг в мою сторону.

Внутри черепа взорвалось нечто несусветное. Теряя сознание, я непроизвольно гадал: выстрелили в меня или просто ударили со всей наличной силой...

Глава 14

Я очнулся в прохладном, затененном, упоительно спокойном месте. Кажется, перемена была настолько разительной, что я вскинулся от неожиданности, сел на телесную часть, природой приспособленную для сидения, принялся ошалело озираться.

Не могу сказать, будто вышеописанные действия благотворно сказались на моей черепной коробке. Или на ее содержимом. Я охнул.

Маленькая, высеченная в диком пещерном камне комнатка. Вернее, келья. Сводчатая, как и все прочие мельмекские постройки. Я, кажется, понемногу делался экспертом в области мельмекской культуры. Еще годок - и саму доктора Франческу Диллман заткну за пояс.

- Осторожнее, вас крепко хватили по виску, - раздался дружелюбный, спокойный голос.

Глория-Джин Патнэм заботливо присела со мною рядом; потом опустилась на колени. Я уставился на молодую женщину взором отнюдь не просветленным, и подумал, будто схожу с ума. Но это оказалось ложным впечатлением. Легко и просто объяснимым, кстати говоря.

Всемогущие и доблестные защитники трудящихся не пощадили ни вострых своих глазенок, ни трудов праведных. Глорию любезно избавили от капиталистических, буржуазных, упадочнических и тому подобных излишеств. А именно: содрали ожерелье ценою долларов пятнадцать, сорвали браслет, в лучшие времена стоивший не более двадцати; отобрали ремень, которому красная цена была пять.

Все творилось по высочайшим идеологическим соображениям, не извольте сомневаться.

- Кожа немного повреждена, - сказала Глория, - но кровь уже перестала течь. А лежать надобно смирно, подозреваем сотрясение мозга. Легкое, не волнуйтесь.

Я не волновался. Я просто лежал в этой окаянной пещерке и пытался вымолвить хотя бы слово. Слово не выговаривалось: чересчур пересохло во рту.

Я облизнул губы. Это стоило немалого усилия.

- Где...

- Здесь, - успокоила Глория. - В нашей келейке. Или камере. Не знаю. Номер четыре. Лабальская темница, ранее известная как Богадельня. Вентиляция чудесная, однако иные современные удобства отсутствуют, и мы обретаемся в милой компании двух крупных ящериц. Брр-р-р!

Голос женщины звучал оживленно, и даже чересчур.

- Если начинаете удивляться, с какой стати очутились вместе с нами, поясняю: никто иной не пожелал знаться с отвратительной личностью, по вине которой приключились все несчастья. Добро пожаловать, Сэм Фельтон, или как вас там...

Я тщательно постарался свести концы с концами, поскольку, если память не изменяла, мягкосердечие отнюдь не числилось главной добродетелью Джеймса Патнэма. Свел. Ужаснулся.

- Миранда?..

- Мне очень жаль, вашу подругу застрелили.

- Знаю, но...

- Джим и прочие копают ей могилу. Прямо сейчас, под вооруженным присмотром.

Глория потерла покрывшийся испариной лоб.

- Мистер Фельтон, или как вас по-настоящему кличут?

- Он самый.