Нападение Архитектора оставило после себя хаос и разрушение. Не только целительское крыло не спит вторые сутки. На улицы вывалились все студиозы, способные хоть немного помочь.

Кто-то выжигал и изолировал следы Скверны. Другие помогали разбирать завалы и устранять последствия немногочисленных битв. Тут же, прямо на улицах, расставили пункты помощи, куда мог обратиться любой из жителей.

А еще красные повсюду. Боевой факультет в полном составе патрулировал город, я так понимаю, во избежание мародерства, паники и чтоб вообще не повадно было. Официально, конечно, на тот случай, если обнаружится затаившийся враг.

Но вместе с красными патрулировали и хранители, то ли для внушительности, то ли для усмирения самих красных, если те вдруг сами решат порезвиться.

Официально меня никто ни в чем пока не обвинял, но убить уже пытались, при чем свои же. Ева тогда сказала, что вывела токсины из организма, но сомневаюсь, что меня отравили в бою. Нет, она сказала это так, будто бы вывела их только что. Я не уточнял, но скорей всего кто-то из зеленых попытался в суматохе стать народным героем.

Выйти из академии было не трудно, там все носятся взад-вперед, что-то орут, таскают, суетятся. Так что на меня и внимания не обратили. И мое воображение рисовало обезумевшие толпы жителей, стоящих с транспарантами под стенами замка. И скандирующих лозунги в стиле «жизнь черных не важна», «давайте расчленим ублюдка во славу сатаны» или «продам гараж» на худой конец.

Но в реальности все было еще хуже. Ни одного транспаранта или орущего человека. Не знаю, где там работают эти самые подстрекатели, но на улицах не было никаких митингов. Просто толпы уставших горожан с мешками под глазами, что бродят между домами.

У всех два выражения лица на выбор. Кто никого не потерял, ходят с тревогой, остальные со следами глубокой печали. И все это примешивается нотками страха с оттенками бессонницы. Сейчас город напоминал мне крестьянские деревни окрест Золотого Леса.

Там все жители работали с точно такими же лицами. Ну да, сказка закончилась, реальность взяла свое.

И чем дальше я двигался в сторону окраин, тем печальнее были люди. И вот тут я наконец услышал первые разговоры. Да, народ собирался в кучи, толпился, жался друг к другу, словно так было безопаснее.

Я их понимаю, никто не хотел оставаться в одиночестве в такое время. А что делать, когда ты неосознанно тянешься к другим выжившим, даже не понимая зачем? Говорить. Обсуждать. Высказываться.

Никто не вспоминал прошлое, стараясь отогнать его, вытеснить из памяти, забыть, словно дурной сон. Зато можно было обсудить настоящее, найти виновных, сбросить груз вины за погибших близких со своих плеч, на кого-то еще.

Я брел мимо парочек, троек, мелких групп горожан. Они ремонтировали дома, что-то грузили в лавки, разбирали завалы. И говорили, шепотом, оглядываясь, прислушиваясь, не услышит ли их тот, кому слышать не стоит.

Винили всех. Ректора, что не защитил. Домуправленца, что пожадничал поставить защитную завесу. Торгашей и процентщиков, за то, что они наживаются на чужом горе. Магистрат, за то, что действовали слишком медленно. Студиозов, за то, что бездари, не способные дать отпор.

Гипноса, за то, что простым путникам приходится страдать из-за калейдоскопа. Соседей, за то, что те слишком громко орали, когда из разрывали живьем твари Скверны. И тем самым привлекли еще больше внимания.

И, разумеется, меня. Просто, потому что я виноват вообще во всем по определению. И да, если ректора винили мимоходом, обзывая матерными словами и проклиная, то меня… С аргументами, с доводами, с красочными эпитетами. А вишенкой на торте были слухи.

Кто-то где-то от кого-то слышал, но это абсолютная истина, что виноват черный. И чуть ли не сам Гипнос уже признал мои грехи, и сам я чудовищно хохотал на шпиле башни, когда руководил атакой монстров.