— По-моему, каждый хозяин своих вкусов.

— Можно сделаться их рабом. Когда вы в последний раз были у Маринова?

— Никогда я не была у Маринова, то есть никогда одна.

— А вообще?

— Раза два заходила с тетей. Послушать, как было бы разумно зажить своим домом, наконец.

— А что это тете так приспичило выдать вас замуж?

— Очень просто — хотела устроить мою судьбу. А это был человек с деньгами. Не то, что прежде, конечно, но все-таки… От брата из-за границы получал, дачу недавно продал…

— Кроме суммы, полученной за дачу, — он положил ее на книжку, — других денег у него не нашли.

— Не знаю. Деньги у него всегда водились. Может, успели обобрать.

— Кто, по-вашему, мог это сделать?

— Не задумывалась. Да и вряд ли бы надумала. Я не инспектор из милиции.

Девушка останавливается и поворачивается ко мне.

— А куда мы, в сущности, идем?

— Вот вопрос, который нам следовало бы почаще задавать себе.

— Я спрашиваю в самом прямом смысле.

— Откуда мне знать? По-моему, к вам… Но, может, вы хотите вернуться в «Варшаву»?

— Да нет. Поздно. Пора домой.

Мы двигаемся дальше.

— Вы всегда так рано возвращаетесь?

— Как ни странно, да.

— А где вы были вчера?

— Вашим вопросам нет конца. И к чему вам такие подробности?

— Эта подробность мне нужна. А еще она нужнее вам. Вы не слыхали слова «алиби»?

Жанна вскидывает на меня глаза и тут же опускает: на тротуаре лужи.

— Алиби, насколько мне известно, бывает необходимо человеку, которого в чем-то подозревают, — медленно говорит она.

— Ну, что ж, пусть будет так. Где же вы были вчера вечером? Вы, конечно, уже придумали ответ?

— Ночевала у подруги.

— Когда вы говорите, по возможности называйте фамилии и адреса, — терпеливо объясняю я. — Формализм, но ничего не поделаешь.

— Вы ужасны, — вздыхает девушка. — Я была вчера у Тома.

Меня передергивает. Не от признания, а от ливня, который вдруг обрушивается на нас. Порывы ветра колеблют плотную пелену дождя, светящуюся вокруг уличных фонарей и мутную в тени высоких зданий. Жанна быстро раскрывает зонтик.

— Идите сюда, — приглашает она.

— Спасибо. Терпеть не могу зонтов. Особенно дамских.

— Что за ерунда. Идите, а то промокнете до нитки.

Она по-свойски хватает меня под руку и тянет к себе, а я размышляю о том, до какой степени ослабился страх перед властью в наши дни. За такие фривольные жесты прежде, бывало, арестовывали.

Так мы движемся некоторое время, несмотря ка тесноту, я терплю, но увидев укрытие, выдергиваю руку.

— Давайте переждем здесь. Этот зонтик, право, унижает мое мужское достоинство.

Мы останавливаемся под эркером. Уличный фонарь бросает блики на красивое лицо девушки.

— А сейчас, — продолжаю, — когда мы спаслись, позвольте заметить, что показания такого свидетеля, как ваш Том, гроша ломаного не стоят.

— Том, — возражает Жанна, — полноправный гражданин.

— Это его качество вряд ли потрясет следователя.

Зато поступки этого гражданина наверняка будут учтены.

Я скашиваю глаза на девушку. Сейчас, в голубоватом свете фонаря, лицо ее кажется еще более бледным, а губы — еще темней. Как будто они накрашены черной краской, а не розовой помадой.