— Вы мне не ответили, что вас связывает с подобным типом, а, может, и с коллекцией таких типов, потому что особи этого вида обычно держатся стадами.

— Ничто меня не связывает ни с кем.

Тон усталый. Почти безразличный.

— Довольно печальное признание. И капельку лицемерное.

— Я не собираюсь никого убеждать, — роняет она тем же бесцветным тоном.

— Впрочем, из того, что вы сказали до сих пор, это единственное, что хоть немного смахивает на правду. И все-таки вы предпочитаете эту среду, а не какую-нибудь другую.

— Какой смысл пускаться в объяснения? Вы, видно, специалист по мертвецам, а я пока еще живая. — Девушка смотрит на меня внимательней, словно постепенно пробуждается от сна. По лицу пробегает дрожь. Я спешу предотвратить кризис.

— Ну ладно, ладно, расплачьтесь. Час-полтора тому назад я был в одной из комнат в том же доме, который сам похож на мертвеца. Там нет пластмассы и неонового освещения, но в общем обстановка довольно приятная. Я не говорю уже о хозяине.

Жанна уже иронически смотрит на меня.

— И сколько вы пробыли в этом раю?

— К сожалению, очень недолго. Мной уже овладело влечение к вам.

— Потому-то вам и понравилось, что вы пробыли там недолго. А посидели бы там подольше… — Девушка покашливает и меняет голос. — «Убери сумку — перепутаешь «чертежи». «Будь любезна, не играй карандашами — это тебе не карты, чтоб раскладывать пасьянс». «Здесь не трогай». «Там не садись». «Целый месяц не была в кино? Ну и что же, я два месяца не был и, как видишь, не умираю».

— Может, и скучно, — соглашаюсь я. — Не то, что делить кусок, пардон, коньяк с настоящим героем. «Давай, мотай, пока цел!» «Где ты откопала этого старика?» «Не прикидывайся чурбаном!» Лев. Да только из трусливых.

Девушка чуть заметно улыбается.

— Том не трус. Во всяком случае, до сих пор я за ним этого не замечала. И не судите о человеке по каким-нибудь двум-трем фразам. Ваши выражения, между прочим, тоже не всегда изысканны.

— Да, но в спину я никогда не бью.

Жанна делает вид, что не слышит.

— Дождь перестал. Пошли.

Мы выходим из укрытия. Дождь действительно едва накрапывает, и зонтик убран, и вообще нет никаких видимых причин идти, так тесно прижавшись друг к другу. Но мы тем не менее идем. И не только по моей вине.

Дует холодный пронизывающий ветер. Лампы и деревья бросают свет и тень.

— Декабрь… Какой тоскливый месяц, — произносит негромко девушка, словно разговаривая сама с собой.

— Тоскливая погода или веселая — это зависит от человека, — многозначительно замечаю я. — И жизнь, по-моему, тоже.

— Вы думаете, можно наладить жизнь, как ты хочешь? Что-то не верится.

— Мы углубились в философию… Во всяком случае, если человек не может сам наладить свою жизнь, разумней прибегнуть к помощи того, кто может ее оказать.

— Вы рождены проповедником.

— Не замечал. Во мне говорит самый банальный практицизм.

— Да, — вздыхает Жанна. — Найти бы человека, на которого можно опереться.

Она опирается на меня. Я собираюсь ей сказать об этом, но решаю промолчать.

— Умного и прямого… И по возможности не очень скучного…

Что ж, я не возражаю. Мы продолжаем медленно шагать, прикасаясь плечами.

— Скажите, после стольких ваших вопросов можно и мне задать один? — неожиданно спрашивает девушка.