– Николай Николаевич Зоргаген,— громко прочитал Турлай, без особого интереса разглядывая бумагу, удостоверяющую, что «податель сего является уполномоченным Всероссийского мехового общества, командированным для изучения на месте возможностей клеточного разведения сибирской выдры и баргузинского соболя», после чего возвратил ее владельцу, уважительно заметив при этом:— Стало быть, заступничек–то ваш Никола–угодник? Славно, славно… А я ведь, Аркадий Борисыч, но делу к тебе….

– Рад помочь, если смогу,— с готовностью отозвался Жухлицкий.

– Подвалишко твой желательно бы посмотреть…

– А что смотреть? — Аркадий Борисович усмехнулся, пожал плечами.— Кроме мышей, там ничего интересного.

– А мыши те не двуногие? — сощурился Турлай.

– Эх, председатель, председатель! — огорченно вздохнул Жухлицкий.— Не хотел я при женщинах… Думал, догадаешься позвать меня за дверь да наедине и расспросишь. Ну, коль уж на то пошло, скажу все, как есть. Верные у тебя сведения — сидят у меня в подвале трое…

– Ага! — Турлай мгновенно преобразился: в голосе звякнул металл, лицо отвердело и взгляд стал колюч.— По какому праву гражданин Жухлицкий лишает людей свободы?

– Как?! Разве нужно иметь какое–то право? Ай–яй–яй, выходит, я попал в скверную историю! Боже мой, что же мне теперь будет? — Аркадий Борисович разыграл изумление и страх и сделал это откровенно нагло.

Вместо того чтобы разозлиться, Турлай неожиданно засмеялся.

– Самоуправство это, Аркадий Борисович, самоуправство. Как говорят у нас на Украине: что попови можно, то дьякови — зась! Придется карать по всей строгости революционных законов.

– Неужели меня арестуют? — продолжал скоморошничать Жухлицкий.— Нет, не верю!

– Поверишь,— добродушно пообещал председатель Таежного Совета. Он подошел к окну и, сдвинув занавес, сделал кому–то знак рукой.

Жухлицкий вдруг сделался серьезен, голова его заносчиво откинулась, и он вновь стал самим собой — полновластным и уверенным в себе хозяином Золотой тайги, обладателем десятимиллионного состояния.

– Итак, финал этой маленькой комедии, кажется, близок,— обратился он к сидящим за столом.— Как хозяин дома я прошу прощения за причиненное беспокойство.

– Пустое, Аркадий Борисович,— отозвался Ризер.— Кому как, а мне не скучно.

Дом между тем наполнился громыханьем множества сапог. Пришедшие помедлили за дверью, коротко посовещались, затем в гостиную друг за другом вошли пятеро вооруженных людей — приисковые рабочие из самых что ни на есть неудачников. В раскрытую дверь было видно, что примерно столько же осталось в коридоре.

Ризер выпучил глаза, лицо его приобрело лиловый оттенок. Сашенька хлопала длиннющими ресницами и глядела на происходящее с безбоязненным любопытством, а Дарья Перфильевна улыбалась со скрытым злорадством. Меховщик Зоргаген, он же капитан Ганскау, сразу поскучнел, и взгляд его стал пустым и отрешенным. Только очень хорошо изучившие его люди знали, что подобное наружное спокойствие обычно соответствовало предельной внутренней собранности железного функционера, готовности в любой миг перейти к дерзким до наглости и отчаянно смелым действиям. Однако выдержка и на сей раз не изменила бравому капитану — он остался сидеть на месте, попивая вино.

То, что почувствовал в первый момент Жухлицкий, не было страхом — годы, прожитые в Золотой тайге, приучили его ко многому. Доводилось отстреливаться, напоровшись на варначью засаду; и с ножами кидались на него; и поджечь грозились не раз. Но не удавалось запугать лихого миллионщика.