«Впрочем, почему не получится?» — подумал Зверев, провожая взглядом облака, уползающие за щетинистый гребень недалекого хребта. Да, дел видимо–невидимо, это понятно. А зачинателей революции, тех, кто прошел ссылку, подполье и эмиграцию, не так уж много, это тоже ясно. Стало быть, им одним со всей махиной больших и малых дел разворошенной страны не управиться. Они это не отрицают, не обещают сделать все непременно своими руками и прямо тотчас. И они отнюдь не призывают всех немедля начать мыслить подобно им и уверовать в их библию — «Капитал» Карла Маркса. Нет. Они просто предлагают людям работать честно и добросовестно и если уж не помогать, то хотя бы не мешать им. «Вы работали во имя России? Вот и продолжайте работать во имя ее же,— так они ставят вопрос.— История нас рассудит, и время покажет, что мы правы». Собственно, так они и поступили с ним, с Алексеем Зверевым. Он был окружным инженером и остался им по сию пору. Откуда ж тогда в нем сомнения? Разве у него собственные прииски и миллионы в банках, как у Жухлицкого или Ризера? Смешно! Все его богатство — это честь российского горного инженера, соответствующие знания да диплом об окончании института. Ему ли злорадствовать, что «им», большевикам, не удастся–де вытянуть, вытащить Россию из того болота, куда ее, словно крестьянскую клячу, загнали коронованные ездоки без божьей искры в водянистых голштинских глазах…

Вскоре Алтухов и Кожов ушли, и Зверев вернулся в избу. Председатель Таежного Совета сидел за столом, о чем–то размышлял, глядя в исписанный лист бумаги.

– Хоть далеко куцему до зайца, а приходится сельского голову из себя строить,— Турлай хмыкнул и постучал карандашным огрызком по написанному.— Вот они — народ. Есть получше, есть похуже, однако ж все они — люди, человеки. Им трэба работы, хлеба трэба.

– Да, конечно, работа и хлеб…— Зверев взял со скамьи приготовленные бумаги.— С хлебом, как я понимаю, заботы хотя бы на некоторое время отпали?

– Ну, положим,— согласился Турлай, и взгляд его насторожился.

– Поговорим тогда о работе.— Зверев чуть помедлил, собираясь с мыслями, и начал «от Адама»: — Вам должно быть известно, что еще весной нынешнего года специальной телеграммой Совнаркома, подтвержденной циркуляром Центросибири, всяческие самочинные национализации, разрушающие общий план республики, категорически запрещены. В свою очередь Отдел промышленности Комитета Советских организаций Забайкальской области этим летом дважды, насколько я знаю, обращался в Областной Горный Совет с требованием обследовать состояние дел на золотых приисках Западного Забайкалья, выяснить целесообразность национализации инвентаря и предотвратить захват драги, принадлежащей промышленнику Жухлицкому. У меня есть копии писем. Позвольте, я прочитаю вам кое–что из них. Например, вот: «…Ваше заключение, главным образом, должно быть о промыслах Жухлицкого, так как они давали около половины, всего золота, добывавшегося в Западном Забайкалье, и являлись там единственными по своему оборудованию… Может статься, что все оборудование промыслов будет растащено, а поэтому просьба уведомить, думает ли Горный Совет предотвратить это, сохранить и воспользоваться теми машинами, которых у нас в Забайкалье очень и очень мало. Исполняющий обязанности комиссара промышленности» — и подпись…

Турлай хотел что–то сказать, но передумал и только махнул рукой.