– Вы удивлены? А между тем…

– А между тем,— встрял «покойный»,— слухи о моей смерти оказались немного преувеличенными. Так, кажется, говорят англичане или кто там еще…

Алексей с трудом приходил в себя. В окна сочился серенький рассвет. Стало быть, ночь уже позади. Кое–как из обрывочных воспоминаний — выстрелов, сполохов в темной комнате, своего броска в окно и последовавшего сразу вслед за этим смутного ощущения взорвавшейся в голове бомбы — Зверев восстанавливал случившееся.

– Где… Очир? — еле разлепив губы, прохрипел он.

– Спутник–то ваш? О, не беспокойтесь, он жив, но, честно говоря, заслуживал пули — двоих ранил, и вообще…

– Дом сгорел? Там были дети… как дети?

– Дом стоит на месте. Только сени сгорели. А дети целы,— ходок по меховым делам обогнул стол и уселся рядом с Жухлицким.— Ваш альтруизм делает вам честь, но не пора ли подумать и о себе.

– Кстати, вы и есть… представитель Временного правительства… автономной Сибири?

– К вашим услугам,— Николай Николаевич Зоргаген с готовностью наклонил голову.— И как таковой могу предложить вам сотрудничество.

Алексей не ответил. Голова разламывалась на куски. Пытаясь хоть немного унять боль, он сжал ладонями виски и замер. Подумалось, что хорошо бы сейчас положить на затылок холодную мокрую тряпку.

– Страдаете? Может, водочки? — сочувственно предложил Аркадий Борисович и, не дождавшись ответа, вздохнул: — Вольному воля… Вопросик у меня к вам, Алексей Платонович. Не скажете ли вы, куда дел Турлай те три пуда золота?

– Экий вы… постоянный в своих привязанностях,— Алексей через силу засмеялся.— Едва изволили встать из гроба, как опять за свое: золото, золото, золото…

– Понимаю ваш сарказм. Для вас, горного инженера, золото всего лишь некое сырье, химический элемент, а для меня, презренного буржуя, это, разумеется, идол, предмет алчбы. Пусть так. Согласен, иронизируйте на здоровье. Но примите во внимание два пунктика. Первое — это золотце похищено у меня. Трагедия на Полуночно–Спорном получилась именно из–за него. А второе — я намерен употребить его на патриотические нужды.

– Вот именно,— подхватил родственник.— Я готов это подтвердить.

– Пустой разговор, господа,— Алексей оперся затылком о прохладную стену и устало закрыл глаза.— Золота вы не получите. После Полуночного его цена возросла на одиннадцать человеческих жизней. Теперь оно уже не просто золото, а некий символ, памятник, если хотите…

– Желаете стать двенадцатым? — вкрадчиво промурлыкал меховщик.— Не советую. Вашего самопожертвования никто не оценит. Его попросту не поймут–с, к тому же умирать вы будете трудно, очень трудно. Это я вам обещаю.

– Ну, ей–богу, Алексей Платонович, неужели вы жизнь свою молодую цените дешевле этих, тьфу, трех пудов золота? Ну, будьте же благоразумны, черт побери! — почти умоляюще воскликнул Жухлицкий.

– При чем тут золото! — поморщился Зверев.— Честь дорога, честь, господин Жухлицкий.

– Вы дворянин? — неожиданно спросил Зоргаген. Зверев насторожился.

– Какое это имеет значение?

– О чести вдруг заговорили,— Зоргаген усмехнулся.— Впрочем, все это вздор!.