Перед глазами снова мелькнул рапид с несколькими стоп-кадрами, акцентирующими внимание на особо кровавых сценах…

    «…Как раз в ту минуту, когда «Шевроле» провожающих покинул стоянку аэропорта, мастер показал приветливой стюардессе корешок посадочного талона и занял свое место в салоне бизнес-класса. Место оказалось в первом ряду, хотя мастер на такую роскошь не рассчитывал. Да и не видел он особой разницы между телеэкраном, закрепленным на спинке впередистоящего кресла и тем же экраном, вмонтированным в пластиковую стенку. Разве что в первом ряду больше места для ног, но ведь дальше, чем на всю длину, их все равно не вытянешь, а это можно сделать, сидя на любом месте первого салона. А уж на каком месте умирать, если, не дай бог, самолет рухнет, и вовсе безразлично.

    Мастер окинул взглядом интерьер воздушного судна. Не новая машина, но еще послужит. Главное, вовремя проводить профилактику и не экономить на запчастях. Мастер откинулся на мягкую спинку и прикрыл глаза. Пока не закончится посадочная суета, можно подремать. С возрастом мастер начал находить в этом нехитром занятии даже некоторое удовольствие. А ведь когда-то считал сон злейшим врагом и уделял ему не больше трех часов в сутки. Что делает время!

    Лететь в первом салоне было приятно: гул двигателей не докучал, да и отрыв от земли получился настолько мягким, что мастер его не заметил. Зато он сразу заметил, что самолет почти не набирает высоту.

    Удивиться или испугаться мастер не успел. Звякнул тревожный сигнал, замигал свет, и самолет затрясся, будто в ознобе. После пяти секунд лихорадки лайнер клюнул носом и пошел на снижение. В салоне запахло горелым пластиком, и почти сразу из маленьких ниш в багажных полках вывалились желтые кислородные маски. Это был очень дурной знак. Мастер поймал болтающуюся маску и прижал к лицу.

    Гул двигателей превратился в рев раненого слона, а затем резко оборвался. Во втором салоне истошно завопили женщины. Самолет сильно встряхнуло, и он завалился на левое крыло. Из какого-то секретного отсека выглянула белая как мел стюардесса. Машину снова тряхнуло, снаружи слева послышался сильный удар, и стюардесса, совершив пируэт, упала почти на руки мастеру. Она рухнула на колени перед его креслом и ударилась лицом о подлокотник. Мастер попытался ее поднять, но девушка обмякла и сползла на пол. Мастер увидел ее рассеченное лицо, и ему на секунду стало удивительно - рана выглядела очень глубокой, но крови из нее вытекло всего несколько капель. Однако и эти три-четыре рубиновых капли на фоне мертвенно бледной кожи выглядели страшнее любого фонтана из пробитой артерии.

    Самолет лег на правое крыло, сразу же последовал новый удар, тоже справа, и машина начала разворачиваться левым боком по ходу движения. Мастер, наконец, догадался взглянуть в иллюминатор.

    За стеклом в неверном свете самолетной фары мелькали ветви хвойных деревьев. Казалось, что они с каждым мгновеньем набухают и растут в длину и вширь. В действительности это по мере снижения самолета на смену еловым верхушкам приходили ветви потолще.

    Новый удар пришелся в днище, а секундой позже удары посыпались, как град, и, казалось, со всех сторон. Самолет окончательно развернулся левым боком вперед, и удары заглушил громкий, невыносимо противный скрежет.

    Вопли людей перешли в хриплый вой. В салоне погас свет, и, наконец, случилось то, чего мастер ждал с самого начала.