Что мы пропустили?

Взгляд стоящей рядом со мной Стерлинг замер на Рэддинге.

Отец Дина не был слишком крупным мужчиной, но сидя там, с легкой улыбкой украсившей бы даже самые посредственные черты лица, он приковывал к себе внимание. Его темные волосы были густыми и аккуратными. На его подбородке и щеках виднелся намек на щетину.

— Расскажи нам о письмах, — слова Дина не звучали, словно вопрос или просьба. О чем бы они не говорили до того, как мы пришли, у Дина была цель.

Получить информацию, в которой мы нуждались, и убраться отсюда.

— Каких именно письмах? — дружелюбно спросил его отец. — Тех, что советуют мне гореть в аду? Или тех, в которых люди описывают их путь к всепрощению? Или тех, в которых женщины предлагают мне на них жениться?

— О письмах от профессора, — отрезал Дин. — Того, что пишет книгу.

— А, — произнес Рэддинг. — Кажется, его фамилия Фогл? Копна здоровых волос, глубокие, душевные глаза, невероятная любовь к Ницше?

— Так он приходил сюда, — Дина не смутила театральность его отца. — О чем он спрашивал тебя?

— Существует лишь два вопроса, Дин. Ты ведь знаешь, — нежно произнес Рэддинг. — Почему и как.

— И каким же оказался профессор? — продолжил давить Дин. — Что его больше интересовало — «почему» или «как»?

— Немного от первого, немного от второго, — Рэддинг наклонился вперед. — С чего бы ты так внезапно проявили интерес к моему коллеге? Боишься, что он плохо расскажет нашу историю?

— Нет у нас никакой истории.

— Моя история — твоя история, — в глазах Рэддинга появился странный блеск, но ему удалось усмирить его и унять напряжение в голосе. — Если ты хочешь знать, о чем писал профессор и на что он способен, думаю, стоило спросить у него.

— Я спрошу, — сказал Дин. — Как только ты скажешь, где мне найти его.

— Ради всего святого, Дин, этот парень не стоит у меня на быстром наборе. Мы не друзья. Он пару раз расспрашивал меня. В основном, он задавал мне вопросы, а я отвечал на них, а не наоборот.

Дин встал, собираясь уходить.

— Но, — жеманно добавил Рэддинг, — он упомянул, что чаще всего пишет в своем домике в горах.

— Что за домик? — спросил Дин. — В каких горах?

Рэддинг жестом закованных в наручники рук попросил Дина сесть. После долгого мига, Дин сел.

— Возможно, мне понадобится освежить память, — сказал Рэддинг, слегка наклоняясь вперед, его глаза бережно изучали Дина.

— Чего ты хочешь? — голос Дина был абсолютно ровным. Рэддинг либо не заметил этого, либо его это просто на просто не заботило.

— Тебя, — произнес мужчина, в то время как его взгляд скользил по Дину, впитывая каждую деталь, словно художник глядел на своё лучшее творение. — Я хочу узнать тебя, Дин. Чем занимались эти руки на протяжении пять последних лет? Что повидали эти глаза?

Было что-то странное в том, как отец Дина разделял его тело на части.

Дин для тебя всего лишь вещь, — подумала я. — Его руки и глаза, его рот. Что-то, что ты можешь уничтожить. Чем ты можешь завладеть.

— Я пришел сюда говорить не о себе, — голос Дина не дрогнул. Его отец пожал плечами.

— А я вот совсем забыл, где находится домик профессора — у горы Катоктин или у горы Шенандоа.

— Я не знаю, что мне сказать, — Дин сверлил отца глазами. — Тут не о чем говорить. Это ты хотел услышать? Что эти руки, эти глаза — ничто?

— Они — всё, — голос Рэддинга вибрировал от напряжения.