Орбели никогда не понимал Москву с ее бешеным ритмом и псевдоделовой жизнью. Согласитесь, разве это нормально, когда чиновник, получив взятку в два миллиона долларов, становится миллионером, когда он, Орбели, чтобы заработать эти деньги, вкалывал как проклятый несколько лет. А потом ты, заработавший деньги, встречаешься в одном и том же ресторане с идиотами-бюрократами. Орбели пожал плечами. Дураки! Страна дураков. Ему было не понять русскую душу, да и не особенно он стремился. Его карьера складывалась в общем-то удачно, и грех было жаловаться. Если бы не покровители, то он так бы и торчал в Ереване. Конечно, и там бы проявились его предпринимательские способности, но он не взлетел бы так высоко, как в Москве.

Он с самого утра сидел в кабинете и сам с собой играл в шахматы. Кабинет у Орбели был просторный. Он любил роскошь. Стол из красного дерева, ковры из тончайшей шерсти, шелковые шторы, зонт-трость с золотой ручкой у кресла и дорогие коньяки в шкафу. Ему нет никакого дела до того, как живут другие, важно, что он может позволить себе все что хочет. Большие окна открывали панораму на закопченные трубы и грязные многоэтажки. Москва была похожа на огромный завод, где работают в три смены.

Орбели давно пообещал себе, что как только достигнет намеченных целей, обязательно как следует отдохнет. И все бы хорошо, но это убийство его беспокоило. Во-первых, приставали менты, его допрашивали все кому не лень, как будто он взял нож и зарезал одиннадцать человек, а двенадцатому отрубил руку. Во-вторых, Сукиасян потерялся. Мобильный не отвечает, и до сих пор он не появлялся. Может, он мертв? Или просто боится? Орбели волновался и за пропавшие деньги, и в то же время беспокоился, что Сукиасяна могут взять менты и вытрясти из него информацию.

Орбели не успел развить свою мысль, потому что в кабинет заглянула секретарша.

— К вам посетитель.

— Кто?

— Коротков Владимир Петрович.

— Пускай заходит, — болезненно поморщился Орбели.

Меньше всего Орбели хотел сейчас общаться с Коротковым. Ему не нравился этот самоуверенный выскочка, который все норовит прыгнуть выше головы, воображая, по всей видимости, что у него есть власть. Как раз у него нет никакой власти, потому-то он им управляет, командует, как рядовым, а тот носится со своей предвыборной кампанией, высунув язык, совсем как дворовая шавка. Что ж, за все надо платить, и он подбросит ему работенку, чтобы не думал, что деньги достаются даром.

Коротков снова изобразил приторно-радушную улыбку, от которой Орбели уже порядком подташнивало.

— Здравствуй, здравствуй, друг. Присаживайся. У меня есть новые данные по той резне на стройплощадке. То происшествие разозлило многих людей и здесь, и в Армении.

— Ты разобрался с тем главарем азеров?

— Его можно исключить.

Коротков закашлялся, прикрыв рот ладонью.

— Мне дали имя другого главаря, я хочу, чтобы ты его проверил. Он сейчас сидит в тюрьме. Его зовут Джамил Бадалбейли.

Орбели не любил, когда ему указывали, что делать. Неужели этот придурок вообразил, что он главный?

— Кто твой источник?

— Он не хочет светиться.

— Мы свои люди, и ты должен мне доверять, если хочешь, чтобы мы работали вместе и дальше. Я понятно выразился?

— Я все понял, Артур.

Коротков едва сдерживал ненависть. Ему хотелось наброситься на Орбели и как следует его отдубасить, чтобы он знал свое место и не совал нос, куда не надо. Но вместо этого он вяло улыбнулся.

* * *

Забродов для пущей безопасности позвонил Сорокину из телефонной будки. Связь была дрянной, потому тот не сразу понял, кто ему звонит, перебрав с добрый десяток имен, прежде чем сам Илларион сердито не представился.

— Купи себе лекарство для улучшения памяти и разгадывай кроссворды!

— Остроумно, Забродов, очень! Посмотрел бы я на тебя, что бы ты делал, если бы оказался на моем месте.