— Мещеряков, — сдавленным от сдерживаемой ярости голосом подтвердил он.

— Полковник?

— Полковник, полковник. Не генерал еще.

— А зовут как?

— Андреем зовут. Послушай, Илларион, когда я до тебя доберусь…

— Не знаю я никаких Илларионов, — отрезала старуха, и Мещеряков с невольным восхищением подумал, что Забродов все-таки классный имитатор. — Ты, милок, скажи: ты в милиции служишь или как?

— Что за черт… Забродов, прекрати балаган!

— Да ты не пьян ли, милок? — удивилась старуха. — Что ты меня все время с каким-то мужиком путаешь? И, мыслю я, уж не с тем ли, которого нынче у нас в подъезде заарестовали?

— Что? — вскинулся Андрей, свалив со стола очередную стопку личных дел и даже не заметив этого. — Кого арестовали? Кто говорит? Откуда у вас мой телефон?

— Ты не части, сынок. Ты мне доложи сперва, по какому ведомству служишь? — не отставала дотошная старуха. — По милицейской части или по какой другой?

— Вроде того, — уклончиво ответил Мещеряков, решив посмотреть, что из этого получится — препираться со старухой явно было бесполезно.

— Значит, не по милицейской, — с непонятным удовлетворением констатировала старуха. — Ты, милок, не серчай, что я тебя от дел отрываю. Сдается мне, что у меня для тебя передачка имеется.

— Подождите, — взмолился вконец сбитый с толку Мещеряков. — Кто говорит? Откуда вам известен номер моего телефона?

— Савельевна говорит.

— Кто вы?

— Старушка я, милок, пенсионерка. А с телефончиком твоим вот что получилось: вышла это я к ящику «Вечерку» достать, ан гляжу, а там еще чего-то есть. Нешто, думаю, бандероль? И откуда бы это в моем ящике бандероли взяться?

Мещеряков открыл было рот, но смирился и решил дослушать до конца.

— Вынимаю я эту бандероль, — продолжала между тем разговорчивая старушенция, — а это и не бандероль вовсе, а тетрадка. Толстая такая, голубая, с хоккеистами — не твоя, часом?

— Не припоминаю, — честно признался Андрей.

— А и молодец, что не врешь, — похвалила бабка. — Это я тебя проверила.

Полковник опустился в кресло и страдальчески закатил глаза.

— Собралась было я уже ящик закрывать, да вижу, белеется там что-то, А это как раз бумажка, из этой самой тетрадки вырванная, я уж проверила. А на бумажке телефончик твой, и все про тебя прописано: полковник, мол, Мещеряков Андрей. Ктой-то, думаю, хулиганничает? Так бы и выбросила, да тут припомнила, чего днем-то было, и думаю, что же это я, калоша старая, чуть было важную бумагу не выбросила!

— А что было-то?

— И, милок! Стрельба была, мужика какого-то заарестовали — в военном, пятнами весь, и ботинки высокие. Девку еще забрали незнакомую — красивая девка, только морда разбитая, да рубаха на ей порвана. А сосед с седьмого этажа, который на зеленой машине, тот и вовсе убитый, «скорая» увезла.

— Так, — сказал Мещеряков, закрывая глаза. Судя по всему, Забродов наломал-таки дров, и его в конце концов зацапали. Ну, сукин сын, герой-одиночка… — А в тетрадочку вы не заглядывали? Что в тетрадочке-то?

— А как же, милок, грешна, заглянула. Да там и нет ничего, одна страничка всего исписана, все фамилии да адреса, да крестики какие-то… Фамилии все больше не наши: Альтман какой-то, Кац, Гершкович вот… Наших-то двое всего: Климов Сергей да этот твой Забродов.