— Как же, жди! Персоналу доплачивают за дебилов, мне врач говорил! — Это Севрюга, тоже шепотом, но так, чтобы слышал учитель.

— Прекратить! — Это надзиратель.

— Черепаха. — Это Макс, удовлетворенно — он наконец доломал тумбочку.

— А мусор уже вывозили? — спрашивает Федя и просится выйти.

Он роется в мусорных, баках, их два, из окна больничного изолятора сквозь решетку на него смотрит девушка Наталья с косой, удивленно и насмешливо. Федя чувствует ее взгляд, замирает, но не позволяет глазам найти красивое лицо, он специально смотрит выше, разглядывая узкие окна и старую кирпичную кладку между ними, отмечая боковым зрением странную неподвижность Натальи в окне, а на самом деле она показывает ему язык и пританцовывает слегка под музыку: в кабинете отца открыта дверь и немилосердно орет радио.

Феде непонятно, кто и когда успел выбросить черепаху, но он находит бумажный сверток и ощупывает твердый полукруг панциря, отворачивая лицо. Потом бежит через двор, держа черепаху обеими руками перед собой. Запыхавшись, Федя кладет бумажку перед Максом — тот все еще сидит на полу в задумчивом оцепенении.

— Самохвалов, встать в строй! — кричит ничего не понимающий надзиратель и зажимает нос.

— Да вы не понимаете, он же дальше по комнатам бы пошел, он черепаху ищет!

— Это полная антисанитария, немедленно выбросить!

Макс никого не слышит, он гладит холодный панцирь и улыбается.

— Когда он улыбается, — говорит Федя шепотом Хамиду, — он становится умней.

— Зачем ты это приволок, я не могу спать от вони, я с таким трудом выкинул эту гадость. — Хамид смотрит на Федю грустно, Федя страшно изумлен.

Привели телохранителя. Смертник смотрел спокойно, без паники.

— Я ее убью, — сказал телохранитель. — Почему никто не сказал, что у нее боевая подготовка, черт вас всех побери, почему ее пустили к хозяину так близко, почему твои люди с саблями оттеснили меня?!

— Я сам ее убью, — грустно ответил Хамид. — Все краски истребованы, — добавил он непонятно, — но красной для меня достаточно, поэтому твою участь решу не я. Сюда прилетает секретарь Феди и его доверенное лицо, пусть он решает с тобой.

— Я хочу видеть, как ты будешь ее убивать. — Телохранитель почему-то говорил с вызовом, словно сомневаясь в способности кого-либо вообще убить такую женщину.

— Никто не увидит ее смерти, ее запрут в сундук и бросят в море! — неожиданно для себя закричал Хамид. — Пошел вон! Попробуешь сунуться к ней — пристрелю!

Ну и дурдом! — заявил телохранитель, но Хамид этого уже не слышал — он опустился с головой под воду и скрутился, утробно согнувшись, сколько позволял живот, к коленям, пузыри воздуха щекотно пробегали по телу, шевеля черные жесткие волосы.

— Здесь воняет! — сказала она в третий раз.

Ее толкнул проходивший мимо молодой человек в очках. Она выслушала его бормотания, которые должны были, вероятно, означать извинения, дождалась, когда он уставился, моргая в стекла очков, в зал, отыскивая кого-то поверх голов, и небрежно выставила ногу. Очкарик споткнулся, залив ей джинсы водкой с апельсиновым соком. Далила обозвала все это «дерьмом».

Казимир сказал, что в приличное место горбуна Зику не пустят, и отговорил идти в туалет отмываться. Он полил ей на ногу из бутылки минеральную воду. Остаток воды в бутылке выпил из горлышка подоспевший запыхавшийся Зигизмунд.

Он был так возбужден, что бутылка тряслась, а вода заливала его старую рубашку на груди.