| Лев Николаевич познакомил меня с сидящими за столом д-ром Г. М. Беркенгеймом, X. Н. Абрикосовым (*2*) и другими лицами. Познакомивши Л. Н. с последними новостями Москвы, мы заговорили о войне с Японией, причем на мое замечание, что война довольно вероятна, Л. Н. сказал: - Это ужасно. Как люди мало понимают свои интересы. Как они еще жестоки. Война - это ужасно. Какие такие интересы могут быть, чтобы служить оправданием убийству? Лев Николаевич никогда не меняет режима своего дня. Утром он гуляет четверть часа, затем пьет чай и идет работать. До двух часов он обыкновенно пишет свои статьи и художественные произведения. В настоящее время он занят критикой Шекспира (*3*). "Хаджи-Мурат" еще не закончен, но, по отзывам читавших, этот роман-повесть должен быть одним из тех художественных шедевров, какие только может писать Лев Толстой. В настоящее время Лев Николаевич не работает в своем кабинете со сводом, известном по фотографиям, так изолированном от всего дома, что туда не проникает никакой шум. После болезни кабинет перенесли наверх в парадные комнаты, где больше света и воздуха. Оставшись за чайным столом без Л. Н., мы повели беседу, конечно, о Л. Н. Г-н Абрикосов и врач Г. М. Беркенгейм с большой любовью и теплотой отзывались о Л. Толстом. - Толстого ценят как великого художника, мыслителя, вполне искреннего и в высшей степени отзывчивого человека, - говорил г. Беркенгейм, - но как-то мало говорят о его доброте и мягкости. А это замечательно добрый человек, постоянно болеющий о других, умеющий проникнуть в измученную душу другого и найти для него утешение. Посмотрите на его добрые глаза, которые умеют проникновенно смотреть на вас. Действительно, глаза у Л. Н. замечательно добрые, вдумчивые и придают его суровому лицу большую мягкость и даже нежность. Столовая, в которой мы сидели, не раз была описана, а потому останавливаться на ее описании, равно как и на описании и других помещений, я не буду. По-прежнему на стенах висят фамильные портреты Толстых, Горчаковых и кн. Волконских, между последними дед и бабушка гр. Софьи Андреевны, описанные Толстым в "Войне и мире" в лице Андрея и Марьи Волконских (*4*), здесь же стоят бюсты Льва Николаевича, число которых за последнее время увеличилось бюстом работы кн. Трубецкого, прекрасно исполненным и удачно схватившим выражение Л. Н. Обстановка комнат и библиотеки также не изменилась. Л. Н. против всяких перемен, и его желание свято исполняется. К завтраку в 12 ч. вышла Софья Андреевна, и у нас завязался оживленный разговор по поводу последних событий, а затем мы заговорили о Л. Н. Софья Андреевна рассказала мне два эпизода из его жизни, о которых где-то вскользь было упомянуто. Во время Севастопольской войны Л. Толстой, уже автор "Детства" и "Отрочества" и других рассказов, был назначен в 4-ый бастион, считавшийся в числе опаснейших бастионов Севастополя. Об этом узнал император Николай I. Немедленно через специального курьера император приказал перевести Толстого в менее опасное место, написав главнокомандующему, что "жизнь Толстого нужна для России" (*5*). Второй эпизод касается XIII т. сочинений Л. Н. и его "Крейцеровой сонаты", которые были задержаны цензурой. Софья Андреевна получила аудиенцию у императора Александра III, после которой сочинения были выпущены в свет (*6*). Софья Андреевна также мало походит на те портреты, которые мне приходилось встречать. Она значительно моложе своих лет, очень живой и интересующийся всем человек, посвятившая всю свою жизнь Льву Николаевичу и нежно заботящаяся о нем. Из детей Л. Н. во время моего пребывания в Ясной Поляне была только Татьяна Львовна. В 2 ч. Лев Николаевич закончил работу и вышел к завтраку, а затем мы отправились гулять. Насколько еще крепок великий писатель земли русской, можно судить по тому, что пешком мы прошли около 6 верст. Дорога от Ясной Поляны до Козловки и затем лесом до тульского шоссе не особенно удобна для ходьбы, особенно во время осенней распутицы. |
