Еще до сих пор Лев Николаевич не является полным сторонником синематографа, не находит его исключительно полезным с определенной точки зрения явлением.  Будучи слишком молодым сама по себе делом, синематография, развиваясь с бешеной быстротой, безусловно не могла идти исключительно прямыми путями к тому все возрастающему значению ее в жизни человечества, которое она завоевывает с каждым днем.  Были, безусловно, уклонения от истинного пути.  Но теперь синематограф уже сделал первый шаг по пути своего великого будущего.  Из странствующего балагана - он стал театром.  Еще немного - и синематограф станет школой.  Нашим детям он будет главным научным пособием, ему раскроют широко двери университетов.  И еще более того. Синематограф станет средством пропаганды великих идей.  Мы уверены поэтому, что недалеко то время, которое примирит Льва Николаевича с синематографом.

Комментарии

 Владимир Коненко. У Льва Николаевича Толстого. - Сине-фоно, 1909, октябрь, No 1.  3 сентября 1909 г. Д. П. Маковицкий записал: "Л. Н. увещевал кинематографистов, чтобы не снимали, но они не унимались. Снимали у столбов, перед вокзалом, на перроне. Просили Л. Н. разрешить снять его гуляющим по саду. Он им отказал, но они не постыдились все-таки снять его, когда с вокзала пошел погулять" (Яснополянские записки, кн. 4, с. 59).

 1* С. А. Толстая записала в дневнике 24 сентября 1909 г.: "Вечером показывали кинематограф, и собралась вся деревня" (Дневники, т. 2, с. 294).

"Биржевые ведомости". Г. Градовский. Два дня в Ясной Поляне

Едва успел я снять пальто в передней, как на лестнице показалась видная, быстрая в движениях, не молодая, но далеко еще не старая дама с приветливой улыбкой, с протянутой рукой. Меня встретила графиня Софья Андреевна Толстая.  Несколько слов, звуков ее голоса было достаточно, чтобы утихли все мои тревоги и исчезла щекотливость первого знакомства. Привычная, врожденная светскость и искренность С. А. произвели обычное чарующее впечатление.  - Может быть, вам угодно пройти в свою комнату, а Лев Николаевич ждет вас наверху... Обед готов, - добавила графиня, когда я, по старине, поцеловал ее руку и поблагодарил за ее письмо, за приглашение, за встречу.  Наскоро переодевшись, я поднялся наверх и вошел в большую залу, где был накрыт стол. Прямо против двери, справа от Софьи Андреевны, сидел Лев Николаевич Толстой. Я быстро подошел. Он встал и, протягивая руку, сказал несколько слов, за точность которых не поручусь, но смысл их был тот, что он рад познакомиться; но опасается, что мои ожидания чрезмерны и не оправдаются.  Мне казалось, что Лев Николаевич боится, как бы я его не замучил расспросами. Я ответил, что счастлив уже одним видом его, осуществлением давней моей мечты.  Мое место было с противоположной стороны, против хозяина и возле хозяйки Ясной Поляны. С этой минуты завязался оживленный, непринужденный разговор, как будто все мы были давно знакомы. Графиня представила меня дочери Александре Львовне, подруге ее и доктору Маковицкому.  Если меня спросят, какие кушанья подавались, какие напитки были предложены, и вообще станут допрашивать о чем-либо вещественном и домашнем, вроде сервировки или скатерти, о чем так много места отводится в иных "литературных" воспоминаниях, особенно женских, - то я заранее отказываюсь отвечать. Все было прекрасно, все отвечало самым придирчивым требованиям, давно всем известным правилам и взглядам нашего гениального писателя и "учителя жизни".