1* Павел Дмитриевич Долгоруков (1866-1927), общественный деятель, кадет, председатель Московского общества грамотности.  2* Мария Яковлевна Шанкс (1866-?), английская художница, пропагандистка идей Толстого.  3* Маковицкий называет следующих яснополянских крестьян, учеников Толстого, присутствовавших на открытии библиотеки: Тараса Фоканова, Степана Резунова, Адриана Болхина и Алексея Жидкова (Яснополянские записки, кн. 4, с. 171).  4* По-видимому, книга Н. Дмитриева "Недалекое прошлое" (Спб., 1865).

"Русское слово". П. Сергеенко. Вечер в Ясной

В вагоне мне рассказывали о замечательном эпизоде, случившемся недавно со Львом Николаевичем в Туле.  В судебной палате судили крестьян Денисовых (*1*). Дело было темное и запутанное. Судили, как в большинстве случаев судят.  Вдруг в зал суда вошел старик с типическими чертами русского крестьянина и, севши, начал прислушиваться.  Кто-то узнал старика, и по залу пронеслись магические слова: "Лев Толстой здесь!"  И случилось не поддающееся описанию. Зал суда преобразился, как по мановению волшебства. Гнетущая атмосфера исчезла. Все стали неузнаваемы.  И когда прокурор, волнуясь и краснея, начал говорить обвинительную речь, то всем было ясно, что и он прежде всего живой человек, взволнованный и потрясенный случившимся.  И слова обвинителя говорили одно. А все его взволнованное существо доказывало другое, что нельзя было подвести ни под какую статью уложения о наказаниях.  Защитник тоже очень волновался. Шутка ли: надо было проповедовать человеческое в присутствии представителя человечества!  Впрочем, присутствовавшие мало обращали внимания как на прокурора, так и на защитника. Они прислушивались к иному голосу, который убедительнее всех прокуроров говорил им, что "на земле мир" возможен только тогда, когда назреет в "человецех благоволение".  И этот голос одержал победу: подсудимые были оправданы.

* * *

 Полозья скрипят. Бубенцы звенят. Скоро и Ясная Поляна.  Мы проезжаем деревню с широкой засугробившейся улицей и спускаемся с небольшой горы в старинный седой парк с просвечивающими между деревьев огнями.  Вместе со мною подъезжает к крыльцу молодой человек, студент Б. (*2*), поселившийся невдалеке от Ясной Поляны. Его мечта - заменить собою Н. Н. Гусева и хоть немного помочь Льву Николаевичу в его работах.  Мы вместе входим в прихожую с книжными шкапами и тут же знакомимся.  Слуга сообщает, что Лев Николаевич совершенно здоров и сидит наверху, в столовой.  Я поднимаюсь по скрипучей лестнице наверх. В большой, полуосвещенной комнате, у длинного стола с цветами сидела семья Толстых, Лев Николаевич играл в шахматы с своим зятем М. С. Сухотиным.  С первого взгляда я не нашел во Льве Николаевиче никакой перемены. Но затем мне показалось, что в лице его время от времени появлялись тени усталости и грусти. И было такое впечатление, будто он только что вернулся с утомительной прогулки, расставшись надолго с милым другом.

* * *

 Эти "тени" появлялись не раз в течение вечера, проведенного мною в Ясной Поляне.  Особенно заметно это было, когда за чаем зашла речь о России и плохой жизни наших крестьян. Л. Н. слушал обвинение с грустным видом, и когда заговорил, то в нем сразу вспыхнули горячие ноты в защиту народа.  - Если народ наш, - сказал Л. Н., - живет плохо, то одна из главных причин заключается в том, что мы мерзки и живем отвратительно, живем, как паразиты...  Льву Николаевичу стали возражать. И купцы-де, и ученые, и фабриканты тоже не живут трудами своих рук.  Но Л. Н., видимо, нашел эти аргументы настолько незначительными, что даже и не возражал на них, а перенес беседу на свою поездку в Тулу.