| 
                                     Видавший виды «Икарус» наконец возник из‑за поворота, остановился, странно дернулся, а я подумала: «3а сорокаминутное опоздание грех на него обижаться. Скорее удивляет, как эта развалина вообще смогла преодолеть четыреста километров». Дверь открылась, появились пассажиры, а я принялась высматривать Сеньку. Голова его тут же возникла в третьем окне, он улыбался и махал мне рукой. Я тоже замахала руками, неизвестно чему радуясь, а через пару минут любимый племянник оказался в моих объятиях.
 – Рада, что я приехал? – спросил он, излучая довольство. 
– Еще как, – ответила я. 
– Меня на все каникулы отправили. До тридцатого августа. Здорово, правда? 
– Я счастлива. 
– А у тебя когда отпуск? 
– С пятнадцатого июля. 
– Класс, на рыбалку поедем, на Волгу, как в позапрошлом году? А еще можно в поход на великах… 
– Можно, – согласилась я. То, что меня ожидает чрезвычайно активный отдых, сомнений не вызывало. Болтая таким образом, мы извлекали из багажного отделения сумки, я насчитала их восемь штук. – Что это такое? – удивилась я, когда Сенькино добро было выгружено и заняло все свободное пространство вокруг нас. 
– Вещи, – пожал плечами племянник. 
– Вижу, что вещи. В твоем возрасте я путешествовала налегке. И как, скажи на милость, мы допрем все это до машины? 
На счастье, стоянка была недалеко, навьюченные, как верблюды, короткими перебежками мы добрались до нее и погрузили вещи в багажник. 
– Дарья, – ликовал Сенька, – я так рад, что приехал к тебе… 
Ну а теперь он вовсе не улыбался, а усердно сопел, не оставляя ковер в покое, ковырял его кроссовкой и томился под моим горящим взглядом. 
– Объяснять ты ничего не хочешь, – кивнула я. – Я, со своей стороны, не желаю видеть племянника инвалидом, а дело, судя по всему, идет к этому. Остается одно: дать телеграмму твоим родителям… 
– Не надо, – торопливо сказал он. 
– Надо, надо, ты почти калека, а я даже не знаю, в чем дело… 
– Никакой я не калека, чего ты выдумываешь? – Сенька коснулся пальцами синяка под левым глазом прямо‑таки выдающихся размеров и добавил: 
– Обычное дело… 
В принципе, я была с ним согласна: синяк для четырнадцатилетнего мальчишки и в самом деле не бог весть что, да вот беда, его правый глаз украшал точно такой же синяк, приобретенный вчера, и тоже по обычному делу. Так как у Сеньки, как у всех нормальных людей, только два глаза, мне оставалось только гадать, в каком виде он появится завтра. 
– Вчера ты неудачно упал с велосипеда, – добавив в голос суровости, напомнила я. – Упал с велосипеда и заработал синяк под глазом. Я не учинила тебе допрос с пристрастием, хотя сама, падая с велосипеда, обдирала коленки или лоб, на худой конец. Но сегодня тебе все же придется объяснить, почему ты так упорно падаешь с велосипеда, и все на глаза. 
– Это мое личное дело, – пробормотал он. 
– Извини, теперь уже нет. Я за тебя отвечаю. Если бы твоя мать видела тебя сейчас, с ней бы случился нервный припадок. Отправляя тебя ко мне, она рассчитывала, что здесь ты по крайней мере в безопасности. И что? 
– Что? – Теперь он вздохнул со всхлипом, опустил готечи и принял самый что ни на есть покаянный вид. 
– Ничего. Завтра же с первым автобусом к бабушке, а там к родителям в пустыню. В пустыне драться будет не с кем, на то она и пустыня. 
– Я за правое дело, – торопливо сказал он. 
– Само собой, – кивнула я. – А что за дело такое? 
Он еще немного помялся, но все же ответил: 
– Он фотографию отобрал.                                                                      |