|
А вот запись о свадьбе царя Алексея Михайловича и Натальи Кирилловны Нарышкиной в 1671 году: «…а своей государской радости изволил быть в 22 день, в воскресенье». Именно слово «радость» в значении свадебного обряда широко употреблялось до конца XVII века, и лишь когда Петр I ввел западноевропейский свадебный обряд, то поменялась и обрядовая лексика. Впрочем, при исследовании обрядового свадебного фольклора Рязанской области этнографы с удивлением выяснили, что свадьбу называли радостью в свадебных песнях вплоть до XX века!
В значении свадебного обряда использовали еще одно слово: «каша». Оно появляется в русских летописях при рассказе о женитьбе Александра Невского: мол, когда князь женился в 1239 году, то праздновал «кашу» сначала в городе Торопце…
<sup>Павел Сведомский. Ухаживание. XIX в. Частная коллекция / Wikimedia Commons</sup>
Что самое любопытное, оба этих слова — «радость» и «каша» — использовали в XVII веке и даже позже. Однако к моменту, когда свадьбу наконец-то стали описывать русские и иностранные писатели (а это XVI–XVII века), оказалось, что она представляет собой очень сложную систему, включающую в себя многочисленные обряды и действа: предсвадебные, собственно свадебные и послесвадебные. Чтобы осветить их все, понадобится отдельная книга, поэтому мы остановимся лишь на некоторых элементах первых двух.
Глава 21. Сватовство и предсвадебные обряды
Вечеряшняя заря запалила высоко в небе костры, пытаясь отогреть занесенную снегами замерзшую Русь. Ангелы Божии принялись зажигать перед новой службой звезды-свечи. Манята вглядывалась ввысь, пыталась рассмотреть небесных обитателей, да оскользнулась, расплескала воду. Параська, соседка и сердечная подруга, возмутилась: — Ну, Манята, кулёма ты… Весь подол мене облила! Никак ворон считашь? Аль о Степке думашь? — Ничего не думаю! Мелешь невесть што… Вот из-за тебя возвертаться к колодцу прийдется. — Из-за меня? Да я ж тебя просто спросила: не ведашь ли, ктой к вам пришел?.. — Пришел? Не ведаю… Побегли, поглядаим… Девушки ускорили шаг. У ворот топтался младший брат Ванька. Он с ходу накинулся: — Ты где шлындашь? Я ужно в ледышку превратилси… Батька велел тебе куды-нибудь сходить. — Куды эт? — растерялась Манята. — Я озябла… — Ванька, а сказывай, ктой-то у вас гостюет. Давно ли? — спросила Параська. Ванька отер нос рукавом, оглянулся и тихо сказал: — Дать хто ж их знаить? Мобуть с другого конца села? Мене выгнали тебя сторожить, а девок вона тоже на улицу… — Ой, Манята, енто ж сватать пришли, ей-богу сватать, — всплеснула руками Параська. — Сватать? Варьку неужто. И слава Богу, наконец: с ее кривым глазом ужно засиделась в девках. — Манята перекрестилась, радуясь за старшую сестру-калеку. Внезапно ворота заскрипели, пропуская дородную Авдотью — мать семейства, в котором, кроме Маняты, было еще четверо дочерей и трое сыновей. — А, ты тута. — Авдотья зыркнула на дочку, кивнула Параське. — Чае ведра в снег поставила — примерзнут… Заходь в избу… И да, сваты были у нас… — Просватали? Варьку? — Каку Варьку? Што несешь: кому она крива нужна? Тебя просватали… — Как меня? А за кого? — Манята без сил опустилась в сугроб. — За кого, за кого… Под венцом узнаишь, за кого. |
