После воспитательных процедур число собравшихся уменьшилось вчетверо. Но ответы оставшихся тоже были по большей части туманными и неопределенными.

— До первых грибков, — категорично ответила толстая неопрятная старуха.

— Егда взойдет волчье солнышко и пустит три луча на землю… — многозначительно вещала другая с огромным бельмом на правом глазу.

А еще одна, с лицом, напоминавшим печеное яблоко, и крючковатым носом, ощерив в ухмылке последний клык, торчавший из беззубого рта, и вовсе отказалась отвечать. Так и сказала:

— Ведаю, но не скажу. Поначалу злато давай, а уж за мной не застоится.

Богдан Бельский, которому было поручено это пестрое галдящее общество, бился с нею уже третий день, но упрямая старуха была непреклонна, а он и без нее-то упарился, каждый день мотаясь как проклятый от их терема в царевы покои.

Пробовал Бельский и кнутом пригрозить, мол, добром не хошь, так на дыбе иначе запоешь, но нахальная ведьма и тут не спасовала.

— Пугаешь? — зло прошипела она. — Погоди, вот выщипают тебе бороденку по царскому повелению, иначе запоешь. А свою смелость не предо мной, а, вон, пред женкой своей выказывай, ежели силы найдутся.

С этими словами она проворно запустила руку куда-то между ног, что-то долго выискивала под заскорузлым тряпьем, потом извлекла на свет волосок и своими грязными длинными когтями принялась быстро отщипывать от него по кусочку.

— Это тебе послед, это без наслед, это на закуску, а это вприкуску, — бормотала она непонятно, завершив торжествующим тоном: — Вот тебе пострел и не сумел, — и ехидно усмехнулась опешившему от такой наглости Богдану. — Иди, милый, пробуй. А как не выйдет, сызнова ко мне приходи. Тогда, может, и договоримся по-доброму.

Бельский хотел тут же приказать ее выдрать, но потом передумал. Как чувствовал. Надо ж приключиться такому, что в эту ночь у него и впрямь ничего не вышло. Сроду осечек не было. Напротив, жены всегда не хватало, а тут эдакий конфуз…

«Не иначе как совпадение», — поначалу решил он. На третью ночь понял, что нет. Сумела все-таки старая хрычовка сделать. Пришлось отставить спесь и взмолиться, чтоб ведьма все отменила.

— Ослобони, старая, от своего заклятья, Христом богом тя прошу, ослобони, — канючил он, пока бабка Лушка, как она себя назвала, не смилостивилась и не вернула все обратно.

Ночью, убедившись, что ведьма не соврала и на самом деле его простила, успокоенный Богдан Яковлевич принялся размышлять, что делать с нею дальше. Получалось, что эта Лушка действительно могла многое. Тогда ее тем более нельзя выпускать. А вдруг государь, услышав свой назначенный срок, сам решит потолковать с нею, тогда что? А тогда самого Бельского неминуемо ждал кнут за самовольство. У царя с этим строго. Коль сделал не по его, не посмотрит, что ты его любимец, отдаст катам, а те и рады стараться. А то и еще хуже, посохом своим учить начнет. А тот ох и острый. Им приложить, так похуже, чем кнутом, получится — достаточно царевича Ивана вспомнить.

Решил посоветоваться с Годуновым. А с кем еще-то? Никита Романович? Так тот никогда большим умом не отличался. Мстиславский с Шуйским? Те лишь фыркнут презрительно, поскольку терпеть его не могут, а то еще и сознательно что-нибудь не то посоветуют. С них станется. Нет уж, лучше Бориса хоть всю Москву обойти, ан все равно не сыскать.

— Поглядеть бы на нее для началу, — произнес тот степенно, выслушав рассказ об удивительной и могучей ведьме.

Та, едва завидела вошедшего к ней в крохотную подклеть молодого черноволосого боярина, повела себя не совсем обычно. Проворно вскочив на ноги, она отвесила Борису низкий поясной поклон.