— Ты все обдумал из того, что я тебе сулил? — спросил он его раздраженно.

Джером почтительно склонился в поклоне и утвердительно кивнул головой.

— Погоди плясать-то! — одернул его Иоанн. — Ты лучше дело сказывай.

— Королева сочла бы меня безумным, ежели бы я признал предлагаемый вами договор, почтеннейший царь, — вежливо ответил тот. — Воевать с вашими врагами государыня не будет, ибо она в приязни к Литве, к Швеции и к Дании. Вот участвовать в примирении — дело иное. Но вначале надобно решить вопрос о ваших северных гаванях, чтобы мы торговали там одни.

— Ишь ты, «участвовать», — передразнил царь. — Судьей, стало быть, хочет быть? Это надо мной-то! — И счастье Бауса, что царю стало настолько смешно от этой нелепицы, что он даже засмеялся.

Правда, смех длился недолго. Почти сразу посерьезнев, он ответил:

— Что касаемо гаваней, так я уже тебе сказывал — не бывать сему. Русь открыта для всех. К тому ж ваши купчишки столь гнилым суконцем торгуют, что мне впору их изгонять, чтоб мой народ не обманывали. Ну да не о том речь. Я про Машку реку, как там ее, княгиню Хастинскую. О ней ты мне что скажешь?

— И тут мое слово прежнее, — склонился в очередном поклоне Баус. — Навряд ли Мария Гастингс решится переменить веру, как того требует ваше величество. К тому же она не хороша лицом.

— Не лги! — рявкнул царь. — Видал ее посол мой Федька, да иное сказывал. И росточком она мне подходит, и пальцы на руках долгие, и ликом бела. Тоща, правда, малость, ну да это ничего, раскормим. Опять же честь ей какая. Ты токмо представь — ее потомство сядет на мой стол.

— Но у вас есть сын Федор, — напомнил Баус.

— Да что ты мне про этого пономаря заладил, — поморщился Иоанн, — его место на колокольне. Он токмо звонить и горазд.

— Но я ведь уже сказывал, что она слаба здоровьем. К тому же у королевы есть и иные родственницы, кои весьма прелестны и гораздо пригожее, — возразил Джером.

— Не хотишь Машку, давай Дашку, — буркнул Иоанн. — Я вот тут все обдумал, посоветовался, потому тебя и вызвал. Пес с нею, с твоей княгиней, — сказал он почти весело. — Кого из них ты мне присоветуешь заместо ее?

— Ваше величество может свататься за любую, но назвать кого-либо без ведома королевы я не решаюсь.

— Та-а-ак, — зло протянул Иоанн. — А ты вообще чего сюда прикатил-то? Это ты не ведаешь, там ты отказываешь, на одну невесту напраслину возвел, охаял бабу ни за что ни про что. Я на другую согласие дал, а ты сызнова на попятную? — И оглянулся на стоявшего в отдалении у печки Андрея Щелкалова.

— Пустословия у него много, а дела мало, — поддержал его дьяк, который давно относился к англичанам с еле скрываемой за внешней любезностью враждебностью.

Тому было сразу несколько причин. Во-первых, посулы, как тогда деликатно именовались взятки. Увы, но гордые островитяне, в отличие от прочих иноземных купцов, были на них скупы и обходили Щелкалова стороной, предпочитая действовать напрямую через самого царя — так гораздо дешевле.

Во-вторых, выказывая иную, чем государь, точку зрения, Андрей Яковлевич мог хоть таким косвенным образом отплатить за свой позор, который до сих пор стоял в памяти. Случился он, когда Щелкалов попал в кратковременную опалу, и Семен Нагой выколачивал с него деньгу, нещадно лупцуя палкой по пяткам. И ведь содрал-таки целых пять тысяч рублев. А что делать, когда боль была вовсе невыносимой?

К тому же сейчас он мог выказать недовольство англичанами — и это в-третьих, — не рискуя вызвать гнев царя.