— Будет дело! — сказал какой-то гарнизонный офицер.

— А по мне, все скоро кончится, — промолвил дон Рафаэль, — и победу одержит Плата.

— Тише! — закричали остальные.

Пригнувшись чуть не до самого стола, оба петуха стали приближаться друг к другу, но тут их отвлек шум тяжелых шагов и стук палашей об пол.

— Кто там лезет? — с досадой спросил судья.

Недовольно ворча, все оглянулись на двоих мужчин, вошедших в таверну громко хлопнув дверью. Оба, конечно, не подозревали, что они мешают дерущимся петухам.

С виду они походили на головорезов или авантюристов — и те и другие были нередкими гостями в заокеанских колониях Испании.

На них были слегка помятое платье, широкополые фетровые шляпы с полуощипанными страусовыми перьями, высокие ботфорты из желтой кожи с широкими голенищами. Левой рукой они гордо опирались на палаши, которые, должно быть, наводили страх не на одного робкого буржуа из Маракайбо. Один из них был высоченного роста с угловатым лицом и рыжеватой шевелюрой, другой — гораздо приземистей и покрепче, с черной щетинистой бородой.

И тот и другой отличались загорелой кожей, выдубленной солнцем и морскими ветрами.

Услышав шиканье и ощутив на себе негодующие взоры, оба искателя приключений приподняли свои палаши и на цыпочках проследовали к столу, расположенному в самом темном углу, и попросили у мальчишки, тут же подбежавшего к ним, по кружке аликанте.

— Да тут полно народу, — вполголоса проговорил тот, что пониже. — Может, тут и найдется нужный нам человек.

— Не торопись, Кармо.

— Не бойся, гамбуржец.

— Хм!.. А зрелище что надо! Бой петухов! Давненько не видывал ничего подобного.

— Надо бы к кому-нибудь подкатиться, но только не к офицеру.

— Хватит нам и горожан, Ван Штиллер, — сказал Кармо. — Капитану все равно, лишь бы он был маракайбец.

— Глянь-ка на того брюхатого: ни дать ни взять — богатый плантатор или сахарозаводчик.

— Думаешь, он что-то знает?

— Крупные плантаторы и торговцы вхожи к губернатору. К тому же, кто здесь не помнит Черного корсара? Мы тут такое вытворяли с этим отважным сеньором.

— Проклятые войны! — воскликнул Кармо. — Не вернись он к себе в Пьемонт, останься здесь, до сих пор, наверное, был бы жив.

— Молчи, Кармо, — буркнул гамбуржец. — И без тебя тошно.

— Не верится, что он погиб. А вдруг капитану Моргану втерли очки?

— Да нет, он узнал от земляка Черного корсара. Тот сам присутствовал при его гибели.

— А где его уложили?

— В Альпах: он геройски бился с французами, которые угрожали Пьемонту. Говорят даже, сам ринулся в объятия смерти.

— Как? Раньше ты мне этого не говорил, Кармо.

— Я сам только вчера узнал от Моргана.

— Что же толкнуло его на этот безумный шаг?

— Горестное известие о смерти жены, герцогини Ван Гульд, только что подарившей ему дочь.

— Бедный наш предводитель! Добрая, смелая душа... Будут на свете еще флибустьеры, но таких, как он, не сыщешь.

Но тут оба вскочили от дикого рева: люди, толпившиеся вокруг стола, пришли в настоящий раж. Одни ликовали, другие кляли все на свете, все размахивали руками, топали ногами, не находя себе места от возбуждения. Опорожнив единым духом стаканы, Кармо и гамбуржец подошли к зрителям, стараясь держаться поближе к толстому плантатору или сахарозаводчику, оказавшемуся тем самым доном Рафаэлем, который хотел поставить на Плату.

Оба петуха, после ряда обманных движений и наскоков друг на друга, ринулись в яростную атаку, и Замбо, получив удар шпорой по голове, остался почти без своего великолепного гребня и одного глаза.