Отшвырнув в сторону валявшиеся на земле пистолеты, осмотрелся — а где мой поручик?

А поручик и кавалер Лоботрясов сидел на земле с перекошенным лицом. Так, куда его?

— А здорово вы, товарищ начальник, материться умеете, — с уважением сказал Лоботрясов, стараясь зажать рану на груди.

Как это так? Мне показалось, что ему сейчас выстрелят в спину, а он поймал в грудь?

— Ты бы молчал, кавалер святого Станислава и святой Анны, — буркнул я, пытаясь сообразить, из чего бы соорудить повязку? Не придумав ничего лучшего, скинул с себя пиджак, потом рубашку и принялся рвать ее на полосы.

Перевязывая — вернее, наматывая полосы прямо на одежду, пробурчал:

— Какого… хрена стоял, словно на расстреле? Присесть не мог? Мишень хренова.

— А я стрелять не умею, — признался Лоботрясов. — Как наган взводить знаю, крючок выжму, а когда целиться приходится, я глаза закрываю. Чуть было из училища не выгнали, но пожалели из-за таланта к технике. А тут я ствол навел, да и стал палить.

И правильно говорят, что везет… некоторым. И странно, что из училища не выгнали. И где-то я читал, что Мартынов, который Лермонтова на дуэли убил, тоже стрелять не умел. Вот в это я абсолютно не верю. Не дослужился бы Мартынов до майора, убили бы его на Кавказе в чине прапорщика, если бы стрелять не умел.

Вроде забинтовал. Хотя повязка и набухает кровью, но не чрезмерно. Сейчас должна полиция приехать, «скорую» вызовут. Рана, вроде и ничего. Сразу не умер, надежда есть. Главное, чтобы кровью не истек.

— За что же тебе «клюкву» со «стасиком» дали?

— Так я же ни в кого не стрелял, я командовал, — пояснил офицер бронероты.

Лоботрясов пытался еще что-то сказать, но я пресек его попытки на корню. Не знаю, что там у него задето, целы ли ребра, насколько серьезно кровотечение, но лучше поберечь силы. И я дурак, что задаю парню вопросы…

Я чуть-чуть приподнял поручика, придав тому полусидячее положение, чтобы ему было легче дышать, а потом закрыл ладонью рану поверх бинтов.

Фух, вроде бы шум моторов, крики ажанов, а меня уже подхватывают под белы руки, чтобы подпустить к раненому врача.

— Позвольте, — потянулся я за пиджаком, потому что один из полицейских уже приготовил «браслеты», чтобы сковать подозреваемого.

Ага, как же. Наручники сомкнулись, а потом на меня все-таки накинули пиджак. Но так уже лучше. Сентябрь, хотя и теплый месяц, но в одной лишь нательной рубахе прохладно.

Глава 20

Гражданство для мышки-норушки ​

— А вы уверены, мсье Марро, что эта картина художников Барбизонской школы? — неуверенно поинтересовался я. Про эту школу я знал только, что она была, и что ее представители писали пейзажи.

На самом-то деле, картина представляла собой жалкое зрелище — натянутый на новый подрамник холст, почерневший от времени, со сгибами, с облупившейся краской и пятнами, из-за чего вообще было сложно понять — пейзаж это, натюрморт или вообще портрет Наполеона. Как мне сказала мышка-норушка, коллекционная ценность такого полотна ноль.