Разумеется, мы и спортом занимались – а чем мы хуже других? В бутсах, не подходящих по размеру носках, майках и шортах, присланных нам в дар администрацией «Святого Георгия», местной школы для мальчиков – элиты Ирландии, которые так ни разу и не пришли поболеть за нас, – мы, раскрасневшись, гоняли мяч по рытвинам заросшего сорняками поля, орали, хватали друг друга за одежду, колотили по голеням бутсами: те неизбежно оказывались велики и пахли ногами мальчишек, которые когда-то их носили, так что мы пинали друг друга, подражая этим мальчикам, гордецам, – вот еще, смотреть, как подкидыши носятся по полю и забивают голы подкидышам, хотя, по правде говоря, мы прекрасно играли в эту грубую игру. А спектакли? Конечно, мы ставили спектакли, столы в обеденном зале сдвигались в сторону, Сироткина Мама – режиссер и главный зритель – восседала в центре, а младшенькие пищали и дрожали от страха, когда мы изображали драконов, охотников и разных лесных страшилищ.

Нельзя сказать, что мы сидели взаперти на горке в «Святой Марте», – а наш приют для девочек-сирот представлял собой старое кирпичное здание, построенное в незапамятные времена на вершине одного из двух холмов, высящихся по обе стороны городка в долине, – но все-таки мы спускались по полупустым улицам, приодевшись в пальто и шляпки, как правило, лишь для того, чтобы посетить раннюю обедню, трижды в неделю по утрам и еще несколько раз в год по определенным церковным праздникам. Да, самую раннюю, когда в церкви еще совсем темно, холодно и почти пусто. Сироткина Мама загоняла нас чуть ли не за алтарь, чтобы тридцать ее подопечных казались как можно менее заметными, и одно это как-то подтверждает, что сироты, в общем-то, никому не нужны, даже церкви. Однако никто из нас об этом не догадывался, и всех до единой охватывал восторг от золоченых фигур, едва видневшихся во мраке, от запаха воска, от общей набожности, а особенно – от вида священника и прислужников, как ни крути – мужчины и мальчиков. И святость, осенявшая их у алтаря, изливалась, как нам казалось, и на всех мужчин и мальчиков Ирландии, не сочтите кощунством. Нас, подкидышей, к этому самому алтарю допускали только после того, как полноценные прихожане расходились по своим утренним делам. Когда мы покидали церковь, приобщившись ее тайн, и, усталые, начинали восхождение к суровому кирпичному сооружению, служившему нам домом, прохожие зачастую провожали нас возгласами, скорее, пожалуй, шутливыми, нежели насмешливыми.

Смотрелся наш приют неказисто, это уж точно. Строгая коробка из потемневшего от ветров и дождей кирпича, на окнах ржавые решетки: как я уже говорила, не столько для ограничения нашей свободы, сколько для защиты, но от кого и от чего – неизвестно. В конце концов, хотя «Святая Марта» была одним из трех богоугодных заведений, поблизости не было ни тюрьмы, ни психиатрической лечебницы, а где еще обретаться личностям, способным нанести подкидышам вред?

Как бы там ни было, в число трех богоугодных заведений Каррикфергуса – а именно так назывался городок – входили наша «Святая Марта» и больница, а на противоположном от нас холме – «Дом солдат-ветеранов», речь о котором впереди, поскольку в один прекрасный день его директора вдруг осенила замечательная идея. По уродству своему «Дом солдат-ветеранов» казался близнецом «Приюта для девочек-сирот»: кирпич, прямоугольная форма, на окнах решетки и все такое. Отличие состояло лишь в том, что в одном обитали девочки, а в другом – старики. Таким образом, взаимное притяжение между «Святой Мартой» и «Святым Климентом», как официально именовался «Дом солдат-ветеранов», было неизбежным. Что же до больницы, она несла имя Святой Клары, а школа для гордых мальчиков – Святого Георгия.