— Сегодня какая статья в «Правде»? О чем?..

— О чем бы там ни было — это статья будет вдумчивая, серьезное исследование. — Голос Матвея приобрел металлический оттенок. — Партийная газета делается не невеждами. Творцами! И вам, научным верхоглядам, надо лишь сесть и без наносного взгляда, воспитанного на нерусском скепсисе, вдуматься в каждое слово. Учтите…

Я, возможно, оказался более пугливым нежели партнер по беседе с именем Егор. Музыка речи Матвея меня напугала. Я услышал фанфары Красной площади, увидел факелы Нюрнберга. «Нерусский скепсис» поверг меня в страх. Я видел озорной блеск в глазах Егора, но не заметил запорошенность испугом взора его оппонента.

— Дай, дай мне сегодняшнюю «Правду». — Егор веселился.

Матвей Павлович становился все более пъедестален — стальнел и сталинился. Отдалялся. Я только после понял, что с испугом он смотрел на меня. Только потом, восстанавливая в памяти весь тот эпизод, понял что чужим и опасным был для него я. Он боялся меня. Я был чужой. То был, по-видимому, вполне, искренний страх. Но поскольку до сегодняшнего дня у нас абсолютно дружественные и сочувственные отношения царили, вызванные, как мне казалось, моим ранним инфарктом, то я и не заметил вдруг наступившей настороженности. Они-то коллеги — язвенники, а я больной, вроде как бы аристократ. Впрочем, скорее всего здесь сыграло роль мое самодовольство, чрезмерное внимание к себе любимому, ощущение себя больным-аристократом… Ну и, что инородец я, тоже тут же вспомнил.

Егор, очевидно, оказался более свободным и раскованным. Внутренне более свободным. Его вела вперед лишь собственная идея и разыгравшееся озорство.

— Егор, отвяжись ты со своей «Правдой». Вот я прочел в Литературке…

— А что? Разве любое исследование не интересно?

— Егор Павлович, вас обучали определенным исследованиям в соответствующих лабораториях, в данном вам коллективе, а вы хотите устроить балаган на очень ответственном участке нашего бытия. Мы тоже периодически усовершенствуемся в университетах. Чему вы как ученый возражаете? Чем вы недовольны?

— Ха! В университетах марксизма? Ученым я могу не быть, но оппонировать обязан.

— Вот именно. Это и есть чуждое влияние людей, которые для всего ищут возражения.

— Да кто ж такие!? — воскликнул я.

Егор не обратил внимание на мой интересный вопрос, а Матвей лишь метнул в меня, как бы успокаивающий взгляд: мол, лично к вам это отношения не имеет. И я тоже отвлекся от Литературки, все ж попав под обаяние, набиравшего силу, потока их спора.

— Нет, ребята. Вы не отвлекайтесь. Мотя, дай мне твою газету.

— Несмотря на болезнь, Егор легко соскочил со своего ложа и ловко выхватил у оппонента спорный предмет. — Так. Что за передовая сегодня? Ага. «Заводская печать».

— Что ж, проблема очень важная. Низовая печать — основа партийного воспитания. Сюда и должен быть направлен взгляд мозга партии…

— Ладно. Я не о теме… Как написано… Итак, первый абзац, начало: «В конце 1921 года московские металлурги выпустили первый номер заводской газеты». Так, та-та-та-та… и абзац завершается: «На предприятиях появилась своя рабочая газета!» Это начало. Да? Годится как начало?

— Разумеется. Все правильно. Начинается с литературно-исторического обзора.

— Ладно, ладно. Следующий абзац: «Возникновение заводской печати в первые годы Советской власти было предопределено всей политикой нашей партии» Ну и так далее.