Наволод зажёг ещё лучин, краем глаза пронаблюдал за княжичем, но ничего не сказал, позволив тому выйти наружу. Сунув ноги в войлочные валенки, что сразу и жарко стало, Пребран поспешил за порог, на ходу натягивая на уши меховую шапку. Снег в темноте сиял белым покрывалом, с неба падали густо хлопья. Княжич щурил глаза, задрав подбородок, вглядываясь в темень, наблюдая, как кружат узорами искрящиеся крупицы.

До ушей Пребрана донёсся хруст. В следующий миг ворота раскрылись, посыпало со створок. Во двор вошёл мужчина. Сын узнал отца сразу. Пребран хмыкнул себе под нос и отвернулся.

«Уж его-то не хватало».

Князь часто наведывался в Волдар, особенно после того, как прибыла от Денницы Радмила с младенцем, но Пребран знал, что отец приезжает вовсе не к дочери, а к нему. Князь всё не решался заговорить о том, что произошло с его сыном в Агдиве, узнал обо всё со слов Радмилы.

Кольнуло шею, и Пребран невольно схватился за неё ладонью, но ничего не почувствовал — уж много времени прошло, а левая сторона лица так и не ожила, благо, хотя бы спала синяя до черноты сетка. И волосы его оставались белые, зимой так и вовсе казалось, будто припорошены снегом.

— Ну, здравствуй, — проговорил Вячеслав приблизившись.

Пребран обратил на него взор. Отец постарел, не такой уж высокий в росте, плечи немного опущены, и морщины у глаз прочертили угрюмые линии.

— Доброго здоровья, князь, — Пребран и сам бы рад говорить просто, а обида почему-то душила, хоть отец и не виноват перед ним ни в чём, разве в том только, что пытался вразумить сына.

— Не надумал возвращаться? — задал Вячеслав всё тот же вопрос, что и год назад, и два года… — Уже, почитай, четвёртая зима.

Князь старался не давить, но малейшее упоминание о возращении в крепость вызывало шквал противоречивых чувств. Сколько раз Пребран обещал себе держать себя в руках, а всё не выходило. Он не нуждался ни в чей заботе и хотел быть один, чтобы его никто не трогал. С Наволодом ему проще и дышать и жить. А там, в Доловске, как представит стены-темницы, так не по себе делается, будто не на родину, а на казнь его вынуждают идти.

— Нет, не надумал, — ответил с натугой княжич, отводя глаза.

— Не уж-то отшельником решил стать? А как же земли, народ…?

— Так брат, поди, уже взрослый. В отличие от меня, по словам Радмилы, он приносит надежду и большую пользу, чем я. Тебе и успокоение, есть, кому передать правление.

— Не язви, Пребран, — в тоне князя появилось железо. — Не надоело тебе в обиду бросаться? Чай, не маленький уже.

— Да что ты знаешь обо мне?! — не сдержался Пребран и вспылил, щуря гневно глаза, раздувая пар.

Вячеслав помрачнел, отвёл взор, видно, раздумывая и подбирая слова.

— Как видно, ничего, — признал он. — Просто… приехал повидать тебя. И сказать, что не забыл. Ты мой сын. Прости.

Вячеслав собрался, было, уходить, но Пребран, разрываясь на части от вины и бессилия перед собственным гневом, сделал шаг навстречу, остановил его, чувствуя, как внутри камнем давит боль.

— Как матушка?

Князь остановился, повернулся.

— Скучает и переживает. Она родила мне наследника, но не отшельника, — укорил всё же он. — И мне очень жаль, что ты не можешь найти в себе силы, чтобы вернуться.

— И мне жаль, — он готов был отрезать себе язык, но вопрос невольно сорвался. — Радмила говорит, что Зарислава двойню родила, сыновей…

— Да, это так. Уже по три зимы будет им, говорят, на князя Марибора больно похожи.