- И последнее.

Тетя Джеки отходит от меня, извлекая из своего кошелка что-то, похожее на прядь лобковых волос. Еще немного повертев это, она достает тяжелую серебряную зажигалку «Зиппо» и поджигает весь пучок.

- Шалфей, - объясняет она, медленно вырисовывая круги. – Очищающий.

Задерживаю дыхание, чтобы удержаться от приступа кашля, при этом мне хочется смеяться и плакать. Интересно, что сказала бы на это Дара? Разве не может она просто покурить какую-нибудь травку и покончить с этим? Но у тети Джеки такой серьезный вид, что я не могу что-либо сказать ей против. Наконец, она заканчивает ходить по комнате и вытряхивает ветки шалфея в окно, тлеющие угольки огня падают на решетку с вьющимися розами.

- Все, - объявляет она с улыбкой, которая не касается ее глаз.

- Ага, - обнимаю себя, вдыхая воздух и пытаюсь уловить запах Дары среди ужасной вони этого шалфея, среди запаха осени и чистого аромата вымытой комнаты.

Но ее запаха больше нет.

Внизу тетя Джеки заваривает нам в кружках чай улун. Она гостит у нас уже две недели.

- Хочу помочь, - весело объявила она, показавшись на нашем крыльце с длинными волосами, заплетенными в косички, неся с собой огромное количество бесформенных сумок, обшитых различными заплатками, как какая-нибудь ненормальная версия Мэри Поппинс. – Пусть ваша мама отдохнет.

Она потихоньку сверху донизу привела в порядок дом. Словно наше жилище - это зверь с линяющей шерстью. Начала тётя с нового расположением мебели в гостиной («у вас не по фэн-шуй»), закончив с неожиданным появлением кучи комнатных растений в каждом уголке дома («дышать стало намного легче, правда?») и холодильником, набитым соевым молоком и свежими овощами.

- Итак, - она располагается у окна и подтягивает к себе колени, совсем как Дара. – Ты поразмыслила над нашим разговором?

Тетя Джеки предложила провести сеанс. Она сказала, что это поможет мне напрямую поговорить с Дарой, рассказать все, что мне хочется ей сказать, извиниться и попросить у нее прощения. Она клянется, что постоянно так общается с Дарой. Тетя Джеки по-настоящему верит, что Дара болтается здесь по другую сторону бытия в виде какого-нибудь призрака шарфа, висячего на стене.

- Не думаю, - отвечаю я.

Даже не знаю, что пугает меня больше – то, что я услышу сестру или что, наоборот, не услышу.

– Но все равно спасибо.

Она наклоняется и хватает мою руку, немного сжимая ее.

- Ты же знаешь, что она не ушла, - говорит она тихим голосом. – Она никогда не уйдет.

- Знаю, - отвечаю я.

Это лишь еще один вид тех слов, что все будут говорить тебе: «она будет жить внутри тебя», «она всегда будет рядом». За исключением того факта, что она и вправду жила внутри меня, росла там, пускала корни как цветок, да так медленно, что я даже не заметила этого. А теперь ее вырвали с корнями, дикий прекрасный цветок отрезали, и во мне осталась лишь пустая дыра.

Звенит дверной звонок. На одно безумное мгновение мне кажется, что это может быть Паркер, хотя это не имеет никакого смысла. Ведь он находиться за несколько километров отсюда, в колледже, двигается вперед как все люди. К тому же, он бы никогда не позвонил в дверь.

- Я открою, - говорю я, лишь бы только найти причину что-нибудь сделать, чтобы тетя Джеки перестала смотреть на меня этим жалостливым взглядом.

Разумеется, это не Паркер, это Мэделин и Сара Сноу. Две сестры одеты в одинаковую одежду: клетчатые юбки до колен, белые рубашки. Только рубашка Сары расстёгнута, открывая черную борцовку, а волосы распущены.