– Здесь не совсем так, как в «Центр Паркс». – Холодею при воспоминании о походе к вагончику Ральфа. Правда, я рада, что у меня есть запись нашей беседы.

Мы говорим о школе. Я замечаю маму; она протягивает Финну молоко и печенье.

– Можно я потом поговорю с Нанной?

Мне хочется спросить, что за женский голос я слышала в прошлый раз, но боюсь создать неловкую для сына ситуацию. Он думает, что мы с Гевином решили немного отдохнуть друг от друга и скоро все опять будем жить вместе. Наверное, все это ему не очень понятно.

Финн жует печение и рассказывает про школу, своего учителя, мистера Картера, которого он обожает. Кончики пальцев у него в чернилах, ногти обгрызены.

– Хочешь сейчас поговорить с Нанной?

Я киваю и прощаюсь с ним, посылаю воздушный поцелуй, жалея, что не могу его обнять. Изображение на экране дергается, когда он передает планшет маме. Появляется верхняя часть ее головы, вижу ее светлую челку и зеленые глаза.

– Все хорошо, милая?

– Мам, мне не видно полностью твое лицо…

– Сейчас, подожди. – Она опускает экран. – Так лучше?

– Да, намного.

– Как ты там? Что это вообще за место? – спрашивает она, и я рассказываю ей все, что успело произойти. Маме надо было самой стать журналисткой. Она просит показать ей мой домик изнутри. Я устраиваю ей тур – кухня, гостиная, спальня.

– Красиво, – заключает она одобрительно.

– А я скучаю. И по тебе, и по Финну, – говорю я, возвращаясь к креслу. Раньше у меня тоже бывали поездки по работе, но они были с одной ночевкой, и Финн особо не переживал. Я впервые уехала после нашего разрыва с Гевином, причем так надолго.

Мама ушла на кухню, и я понимаю, что можно говорить свободно.

– Ты приедешь уже в пятницу. Живи спокойно, здесь все в порядке.

– Ты часто общаешься с Гевином?

– Мы говорим только о Финне. Мне кажется, он не хочет, чтобы я совала нос в его дела. – Она подавляет улыбку. Я знаю, что она больше ничего не скажет.

– Я стараюсь дать ему свободу, мам. Но терпение мое не вечно. Не знаю, что делать. А утром… – я понижаю голос, – мне кажется, я слышала женщину.

Мама делает недоуменное лицо.

– Что ты имеешь в виду? Что значит слышала женщину? Что она делала?

– Смеялась. Это было рано, до школы.

Она щурится.

– Слушай, Гевин не дурак, чтобы приводить на ночь женщину, если ты об этом, когда Финн дома. Прекрати психовать. Наверное, это было радио или телевизор. – Она улыбается, но голос у нее серьезный.

– Ты права, – соглашаюсь я. Разговор с мамой меня успокаивает. Она как-то умеет так делать. Первый раз ей это удалось еще давно, когда в двенадцать лет мне разбил сердце мальчик, в которого я была влюблена. Обозвал меня крысой.

Может, и правда радио… В любом случае, сейчас не время об этом думать.

…Ровно в семь я останавливаюсь на парковке около «Ворона». Дождя нет. Я в том же свободном свитере и джинсах, и в красивом, просохшем пальто. Вешаю на плечо сумку и захожу в паб. Вижу деревянные столики и удобные клетчатые диванчики, но сержанта Крауфорда нет. В углу пожилая пара, а на диванчиках болтают две женщины. Иду к бару и заказываю бокал белого вина и лимонад. Бармен немолод, но у него в носу пирсинг. Не успеваю расплатиться, как открывается дверь и вместе со струей свежего воздуха появляется сержант Крауфорд.