Андрей увез отца в больницу. Врачи опять предложили операцию. Отец сразу согласился и после операции почувствовал себя лучше. Только потом Андрей узнал, что отцу вскрыли полость и тут же зашили – было уже поздно: рак. Но тогда Андрею ничего не сказали.

Алексей перебрался в дом жены.

Отцу запретили работать, и он не стал больше ничего просить у Алексея, а подал на него в суд – на алименты.

Андрей на суде не был. В тот день, возвращаясь с работы, еще издали он увидел отца на лавочке перед домом, с низко опущенной седой головой. Заметив Андрея, отец улыбнулся дрожащими губами, потом вдруг затрясся от судорожных рыданий:

– Сынок, да что же это такое?..

Глядя на него, Андрей сам едва не заплакал. Только потом он узнал, что было на суде: Алексей лгал и клеветал на отца, а под конец заявил, что отец вполне здоров и еще сам может работать.

Отца отправили на дополнительную комиссию, после которой его перевели из второй группы в первую. А через несколько дней снова увезли в больницу.

Тогда-то и сказали Андрею, что у отца рак и его положение безнадежно.

Из деревни к отцу приехала сестра, Андрей уехал в Москву и потом долго не мог простить себе этого...

То, что в действительности произошло потом, Андрей узнал лишь через год. Отец оставил завещание, по которому дом и все имущество переходило к нему, Андрею.

Как только старший брат узнал об этом, он отправился к матери в Давлеканово. Уговорить ее подать на отца в суд было нетрудно – мать давно прожила накопленные деньги.

Через два месяца был суд.

Истица явилась в рваном осеннем пальто, огромных валенках с галошами и грязном пуховом платке. Свидетель был один – Шелестин Алексей Георгиевич, законный сын истицы и ответчика, высокий молодой человек в скромном костюме и старых ботинках со стоптанными каблуками.

Свидетель бережно поддерживал истицу под руку и иногда наклонялся к уху и что-то шептал. Изредка свидетель беспокойно оглядывался и кого-то искал глазами – его смущало то, что ответчик на суд не явился.

Слушание дела началось с короткой справки, прочитанной секретарем суда. Из этой справки следовало, что ответчик на суд явиться не может, так как неделю назад скончался.

Сообщение вызвало некоторое замешательство. Истица была явно растерянна, свидетель никак не мог справиться со своим беспокойством и нервно теребил пуговицу, совещаясь с адвокатом.

На вопрос судьи, не желают ли отложить слушание дела, адвокат, посовещавшись с истицей и свидетелем, заявил: данное обстоятельство не может служить препятствием для слушания дела.

Свидетеля попросили удалиться из зала суда и через полчаса – после оглашения документов, выступления истицы и короткой речи адвоката – его вновь вызвали.

Свидетель был предупрежден, что за дачу ложных показаний он будет привлечен к уголовной ответственности по статье Уголовного кодекса, предусматривающей лишение свободы до двух лет.

Свидетель пожал плечами, расписался в указанном ему месте и стал давать показания.

Он начал с того, что его сыновний долг и жажда справедливости вынуждают его высказать немало горьких слов в адрес ответчика.

– Об умерших не принято говорить плохо, но ведь мы должны думать и о живых, – значительно сказал он. – Мы должны наконец-то восстановить истину и добиться справедливости...

И приступил к показаниям.

Перед судьями сидела бедная, несчастная женщина, замученная мужем, извергом и пьяницей, вынужденная не раз убегать из дому в одной нижней рубашке. Высокий материнский долг неизменно приводил ее обратно в дом, и только ради детей она прожила столько лет вместе с ответчиком, ежеминутно подвергая свою жизнь опасности, покорно перенося побои и оскорбления. И наконец, она совсем была выгнана из дому – больная, без вещей, без денег.