– Скажи мне, Капитан, – нарушил молчание Лис, скакавший рядом, – вот сегодня у нас новое задание. Сегодня мы вломились в мир, в котором все шло своим чередом, чтобы устроить тарарам и цирк с конями. Скажи мне, Капитан, кому и зачем это нужно?

Не знаю, то ли окрестные пейзажи располагали к патетике, то ли выпитое с утра горячительное наводило на мрачные мысли, но мой напарник был на редкость задумчив и, я бы даже сказал, печален.

– Ты же знаешь, стабилизация нхюсистем, фокусирование цивилизационных процессов этногенеза… – начал было я.

– Да ладно, будет тебе эту муру втирать. Ты лучше скажи, вот мы два этаких Джеймса Бонда с лицензией на убийство решаем вопросы, которые ни к тебе, ни ко мне не имеют ни малейшего отношения. Ты когда‑нибудь думал о тех, кого завтра положишь?

Загадочная славянская душа Лиса неумолимо делала свое дело – запутывала проблему до ее полной нерешаемости. Попытки проверить алгебру гармонией и наоборот время от времени доводили моего друга до приступов мистицизма и черной меланхолии. Я же с грустью думал, цитировать ли Лису выдержки из Льежской конвенции, хотя ее‑то он знал не хуже меня.

Честно говоря, время от времени я тоже задавался подобными вопросами, но, в конце концов, попав сюда, мы сами становимся частью этого мира и задачи решаем для этого мира естественные и понятные, более того, принятым в этом мире способом. А то, что ставятся они в стенах нашей странной конторы, – так это, пожалуйте, обратитесь к разработчикам хроно‑полиорбической теории цивилизации, а не к нам – исполнителям. Как говорит старина Зеф: «Есть такая работа – делать историю».

– А, черт! Монаха нам в начале дороги не хватало! – прервал мои размышления Рейнар из Гайрена, моментально забывая о тягостных метаниях своей загадочной души.

Далеко впереди, ярдах где‑то в ста, дорога расходилась в разные стороны. Вросший в землю покосившийся крест, одиноко высившийся у развилки, напоминал путникам о необходимости помянуть Господа с благодарностью на путях своих. У подножия креста, погруженный, видимо, в благочестивые размышления, сидел человек в одеянии цистерианца.

– Мир тебе, святой отец, – приветствовал я.

– И вам мир, добрые путники. Куда путь держите? Говоривший едва ли перешагнул двадцатилетний рубеж. «Послушник из какого‑нибудь ближнего монастыря», – подумал я.

– Дружище, какая из этих дорог ведет в Рейхенбах?

– Ройхенбах, – поправил юноша, – вот эта. Через три лиги увидите Кадельсдорфский монастырь, оттуда дорога повернет налево, до берега Везера еще пару лиг, а там и сами увидите.

– Благодарим вас, отче. Быть может, проводить вас до аббатства? Дорога неспокойна.

– Что мне опасности, угрожающие бренному телу моему? Сказано ибо: «Вы не заточены в свои тела, и вас не удержат дома и поля. Все, что есть Вы, обитает над горами и странствует с ветром. Это не тварь, что выползает на солнце погреться или роет ходы во тьме, чтобы укрыться от опасности. Но нечто свободное, дух, который объемлет земли и движется в эфире».

От неожиданности я нервно дернул поводья:

– Святой отец цитирует Мудрого Джебрэна? Брови послушника поползли вверх.

– Господин рыцарь читал труды отца левантийской премудрости?

– Это не странно. Я многие месяцы провел в местах, где строки Пророка у всех на устах. Но услышать Джебрэна здесь?

– Если угодно вашей милости, я смиренный послушник обители святого Салюстия в Мюнстере, где состою писарем при канцелярии его преосвященства епископа Арнульфа. Трудами святых отцов я обучен каллиграфии, языку алеманов и франков, а также латыни, греческому и арамейскому, левантийскому наречию и той дикой смеси саксонского, романского и валийского наречий, на которой говорят по ту сторону пролива.