Утром Лену и Настю разбудил громкий голос Папы Миши. Как обычно, он много матерился и обвинял всех в плохом исполнении его распоряжений. Новые группы пошли ломать двери в квартиры и выносить на крышу дрова. Степанычу было поручено как-то разработать систему переговоров с несколькими одиночками, пытавшимися подавать на крышу сигналы из окон.

– Надо бы придумать, как им к нам прорваться. Но не придумаем – и хрен с ними, мы свою задницу рвать не обязаны, у меня и так мало людей! – объяснял Папа Миша. – А те, кто придет, пусть идут с припасами. Главное – вода. Попробуй, может, плакаты какие-нибудь сделать. Пусть знают: без своей воды тут никто не нужен!

– Понимаю. – Степаныч, остроносый и усатый лысеющий блондин, почесал затылок. – Папа Миша, мы ведь тут и сами больше недели не протянем. А каждая вылазка – минус несколько бойцов.

– Верно. – Папа Миша заговорил тише и показал пальцем на бинокль, который висел у него на шее. – Поэтому будем высматривать грузовики. И еще бензинчика бы нам побольше. Придет крайняя необходимость, не дождемся подмоги – рванем с факелами, захватим машину, достаточно мощную, чтобы легковушки на дорогах раздвигать, и двинем отсюда.

– А куда?

– Вот об этом будем думать. Ночью Леха сидел с биноклем, говорит, видел отсветы чьих-то фар в районе метро «Октябрьское поле», что ли, ночью поди разбери, когда фонари не горят. Кстати, передай всем группам: за бинокль премия.

– И какая же? – хитро прищурился Степаныч.

– Третьим с нами будет, вот какая! – хохотнул Папа Миша. – Только чтобы в личном составе – дисциплина, ты понял? С утра одного не досчитались, и никто не видел, куда делся. Это плохо, у нас каждый должен быть на счету. Что, если он обернулся бы в людоеда и еще одного-двоих загрыз? Иди исполняй. Завтрак посменно, воду экономить, лекарства только через меня. Ну, а я поищу нам средство передвижения на крайний случай…

Папа Миша прильнул к окулярам бинокля, рассматривая такие знакомые, но теперь смертельно опасные места.

Форт

– Делать вам нечего, внеочередная уборка территории по всем плачет. Пятый день уже все жарче и дождей нет. С чем же вы сравниваете?

– Так Юрий Семенович, в том-то и дело! – не согласился Толик. – В том-то и дело, что чем жарче и суше, тем они спокойнее. Ну, то есть пока добычу не видят. В тень ныкаются, сволочи, им не по себе от сухости.

– Если вам воды не дать денек-другой, и вам по такой погоде шибко не по себе станет, Анатолий. Да и по всякой погоде. Хотя, может быть, рациональное зерно в вашем наблюдении и есть… – Белоглазов привстал из-за импровизированного бруствера на колени и, прищурясь, осмотрел окрестности, заодно поправив кобуру. – Их вообще в целом меньше должно стать. Трупы поели, собак и кошек загоняли, в магазинах все, что унюхали, – тоже в пищу пустили. Чем им теперь пробавляться, если мы им свои кости обглодать не позволим?

– Друг дружку жрать, – заключил Мамед. – Только друг дружку. А жрать-то они здоровы. Значит, еще неделя-другая – и все успокоится.

– Жрут они много, потому что обмен веществ у них изменился, – пояснил Юрий Семенович. – Только он позволяет им двигаться с такой скоростью и иметь такую силу. Он же их и погубит. Поэтому я согласен с Мамедовым, нам надо просто не паниковать и подождать, пока они сами друг дружку на куски порвут.