– Извольте простить меня за то, что я потревожил ваше величество, – изысканно поклонился Франсуа. – Позвольте пожелать вам доброй ночи, брат мой.

– Доброй ночи, месье. Эй, брадобрей, прекрати дергать мне волосы, а то я велю отколотить тебя палкой.

Сохраняя предельно изысканный вид, легко и непринужденно раскланявшись, Франсуа покинул спальню, оставив на туалетном столике короля письмо де Бюсси.

– Дайте-ка мне эту бумажку, которую мой брат забыл у меня на столе, – распорядился Генрих после того, как за Франсуа закрылась дверь.

Лакей поторопился выполнить его распоряжение. Король впился глазами в текст письма, быстро прочел его, после чего впервые за весь вечер улыбнулся.

– Так, так! – удовлетворенно пробормотал он.

В те времена, когда сам Генрих был еще герцогом Анжуйским (а Франсуа – герцогом Алансонским), он любил Бюсси, считая его одним из лучших своих друзей. Первая трещина в их отношениях возникла после того, как поляки предложили Генриху трон своего королевства. Перспектива переезда в холодный Краков отнюдь не улыбалась де Бюсси. Он был вынужден следовать за своим господином, однако при этом громко ворчал. Генрих хмурился, но прощал своему другу это ворчание. Так продолжалось до тех пор, пока в одну прекрасную ночь де Бюсси не покинул Кракова, даже не попросив предварительно у Генриха разрешения на свое бегство. Король горько переживал это вероломство своего друга, затаив в сердце обиду. Ведь, как и все Валуа, он был злопамятен. Когда же, вернувшись во Францию, чтобы воссесть на французский трон, он узнал, что Бюсси перешел на службу его ненавистного брата Франсуа, обида его еще усилилась. Он ее никак не проявлял, демонстрируя Бюсси лишь свое равнодушие, однако не отказался от замысла в один прекрасный день отомстить. И вот этот день настал.

И следующим утром, когда Франсуа отправлялся в Лондон, Генрих вызвал своего Главного охотничьего.

Шарль де Монсоро, с посеревшим лицом, едва держался на ногах. Его глаза не могли оторваться от текста письма, которое дрожало в его руках. Он чувствовал, что в горле у него пересохло, а ноги стали ватными. По счастью, Генрих понял, в каком состоянии он находится.

– Садитесь! – воскликнул король, самолично пододвигая стул своему Главному охотничьему:

– Боже, как вы бледны!.. Выпейте вот это. Король вытащил из кармана миниатюрный флакон, отсчитал несколько капель в стакан воды и протянул его Монсоро. Тот взял стакан дрожащей рукой.

– Как вы добры! – дрожащим голосом пробормотал граф. – Ваше величество, вы единственная опора!

– О, не преувеличивайте! Конечно, я хочу вам помочь, но поймите, при данных обстоятельствах только вы можете что-то сделать. Конечно же, вам нужен отпуск… и я вам его предоставляю.

– Но, сир… Возможно, целесообразнее мой уход в отставку. Не знаю, до какой крайности может дойти мой гнев, поэтому мне не хотелось бы ставить ваше величество в затруднительное положение.

На лице короля появилась очаровательная вероломная улыбка.

– О, не беспокойтесь об этом. Нам известно, сколь дорого иной раз приходится платить благородному человеку за свою оскорбленную честь. В иных случаях мы предпочитаем тогда закрыть глаза. Итак, отправляйтесь и не беспокойтесь о своем короле.

– О сир… Какое великодушие!

– Поезжайте месье. Вы остаетесь нашим другом. Мы лишь рекомендуем вам проявить известную сдержанность в отношении вашей супруги. Она женщина… а значит, отличается хрупкостью.

И Монсоро покинул Париж буквально через час после разговора с королем. Ярость и отчаянье переполняли его душу так, что он мчался, не останавливаясь, загнав по дороге нескольких лошадей.