Его перебил второй красноармеец:

– А вы, товарищ, не знаете ли, где нам товарища Кутепова найти? - говорил он таким тоном, словно за что-то извинялся. Был солдат предельно худ, лицо его было рябым и имело болезненный цвет. А глаза… Дмитрий пригляделся. Где-то совсем недавно он уже видел такие затравленные глаза… Во сне?

– Кутепова? - повторил Дмитрий, силясь сообразить, о чем идет речь. - Ах да, - отогнал он от себя видение, - это же наш завхоз. Пойдемте, я провожу вас.

– Ой, спасибо, - затараторил первый красноармеец, семеня за Дмитрием. - А вы сами-то кем будете?

– Я реставратор.

– А-а, - многозначительно протянул солдат. - Слыхали. А занимаетесь чем? Случаем, не вожак комсомольской ячейки?

– Чего пристал к человеку? - одернул товарища худой. - Может, не до нас ему?

– Нет, отчего же? - возразил Дмитрий из вежливости. Они в этот момент как раз подошли к двери с табличкой Тов. Кутепов. Зав. ХЧ. - Вы, кстати, по какому вопросу к нам?

– По вопросу культуры. Открыли у нас в части клуб, а культуры никакой и нету. Да и какая без баб культура? Мужику-то она, культура эта, плохо дается… А ежели бы в клубе картин понавесить, то и без баб можно.

– Но это очень дорогие картины, - машинально произнес Дмитрий, думая как раз о том, что с новой власти все может статься: отдадут в солдатские клубы подлинники Рембрандта и не почешутся.

– А хоть бы и дорогие, - встрял худощавый неожиданно воинственно. - Мы для того, что ли, кровь проливали, чтобы для нас буржуйские картины жалели?

Сознавая бессмысленность назревающей дискуссии, Дмитрий подбирал слова, которые помогли бы ему спокойно распрощаться с непрошеными спутниками, но как раз в этот момент дверь завхоза отворилась, из кабинета пахнуло густым махорочным дымом, и раздался голос Кутепова:

– Верно гуторите, товарищи солдаты. Не пожалеем. Приходите, смотрите.

Бывший боевой комиссар, завхоз Кутепов заржал, довольный своей шуткой, а Дмитрий, ретировавшись, направился в подвал, где располагалась его мастерская и, что его радовало сейчас куда сильнее, небольшая, но уютная столовая. Настроение от сознания этого факта поднялось до игривости.

– Слыхали? - заявил он с порога, чувствуя аппетитный запах кислых щей. - Эрмитаж закрывают! Кутепову поручено поделить экспонаты между красноармейскими клубами.

Народ в столовой загалдел, а Дмитрий, довольный произведенным эффектом, встал в очередь и полез в задний карман брюк за продовольственными карточками.

Покончив с завтраком, он направился в мастерскую. Тут царил так называемый «рабочий беспорядок», но Дмитрий точно знал, где что лежит. Он склонился над испещренной мелкими трещинками старославянской иконой и вскоре, забыв обо всем на свете, целиком ушел в кропотливую работу.

Заглянула Аннушка:

– Здравствуй, Полянов.

– Здравствуй, - вздрогнув, ответил он. - Ты меня напугала… Я вообще сегодня какой-то дерганый. И ночью снился кошмар…

– А мне снился, - не дослушав, присела на стул рядом Аннушка, - очень хороший сон. Но потом я поняла, что сон этот очень грустный. Мне снилось, что все у нас по-старому. Так, как было… Будто бы жива мама, а папа здоров и весел. Мы пьем чай с пирожными. Дуняша, как юла, носится из гостиной на кухню и обратно, и всем нам тепло и уютно. Но самое главное, я посмотрела в окно, а там, на веранде - фиалки. Ты помнишь наши фиалки?

– Еще бы. Семена твой отец привозил…

– Кстати, Полянов, - прервала она, - что за глупость ты сморозил в столовой?

– А почему так официально - «Полянов»?

– Чтобы привыкал. Если ты не будешь помнить об осторожности, скоро тебя будут называть именно так. И еще добавлять «гражданин».