Они делают вид, что говорят тихо, отметил про себя Хуан, а на самом деле стараются, чтобы я их услышал.

Наконец, пальцы разжались. Это было всего лишь минутное замешательство. Нельзя же требовать от человека, чтобы он действовал с полным самообладанием, когда он знает, что в любой момент может утонуть.

Он перебрался через Пенью, чтобы занять место на корме, у руля.

– Гребите, – скомандовал он.

Они начали грести, а Бартоломе, сидя на носу, задавал ритм. Он когда‑то служил солдатом в испанской армии, но попал в тюрьму за кражу – он был из тех, кто добровольно присоединился к экспедиции, надеясь на помилование. К большинству таких преступников матросы относились пренебрежительно, но армейский опыт Бартоломе помог ему завоевать уважение среди матросов и рабскую преданность среди других преступников.

– Навались! – крикнул он. – Навались!

Они гребли, а Хуан резко положил руль на левый борт.

– Что вы делаете? – недоуменно спросил Бартоломе, увидев, что шлюпка удаляется от “Санта‑Марии”, вместо того чтобы направиться к ее носу, где уже начали спускать якорь.

– Ты делай свое дело, а я буду делать свое! – рявкнул Хуан.

– Мы же должны подойти и остановиться под самым якорем! – возразил Бартоломе.

– Ты хочешь доверить свою жизнь этому генуэзцу? Мы идем к “Нинье” за помощью!

Матросы в недоумении уставились на Хуана. Его слова прямо противоречили приказам. Это было уже похоже на бунт против Колона. Они перестали налегать на весла.

– Де ла Коса, – сказал Пенья, – разве вы не хотите попытаться спасти каравеллу?

– Судно мое! – выкрикнул Хуан. – А жизни ваши! Гребите, и мы сможем спасти всех! Гребите! Гребите!

Они опять начали грести под ритмичную запевку Бартоломе.

Только сейчас Колон заметил, что они делают. Хуан слышал, как он кричит им с квартердека.

– Вернитесь! Что вы делаете? Вернитесь и станьте под якорь!

Но Хуан яростно посмотрел на матросов.

– Если вы хотите остаться в живых и вновь увидеть Испанию, запомните, что единственное, что мы слышим, – это плеск воды под ударами весел.

Они молча гребли, сильно и быстро. “Нинья” увеличивалась в размерах, тогда как оставшаяся позади “Санта‑Мария” становилась все меньше и меньше.

* * *

Поразительно, думал Кемаль, что какие‑то события оказываются неизбежными, тогда как другие могут измениться. В этот раз все моряки спали в Райской Долине с туземными женщинами, поэтому, очевидно, выбор партнера был совершенно случаен. Но когда дело дошло до отказа выполнить единственный приказ, который мог бы спасти “Санта‑Марию”, Хуан де ла Коса сделал тот же выбор, что и раньше. В любви все зависит от случая, а от страха не убежишь. Как жаль, что мне никогда не удастся опубликовать это открытие.

Больше мне уже не рассказывать историй. Мне остается только сыграть последний акт моей жизни. Кто потом оценит смысл моей смерти? Пока что я могу, но потом это уже не будет от меня зависеть. Они сделают из меня как личности то, что захотят, если вообще будут помнить обо мне. Мир, в котором я открыл великую тайну прошлого и стал знаменитым, более не существует. Теперь я живу в мире, в котором не был рожден и в котором у меня нет прошлого. Одинокий мусульманин‑диверсант, которому как‑то удалось проделать свой путь в Новый Мир. Кто потом поверит такой фантастической сказке? Кемаль представил себе, что напишут о нем в бесчисленных ученых статьях, объясняющих психосоциальное происхождение легенд об одиноком мусульманине‑диверсанте, связанных с экспедицией Колумба. Эти мысли вызвали улыбку на его лице. А экипаж “Санта‑Марии” тем временем изо всех сил греб к “Нинье”.