Она сочувственно погладила брата по руке. Его кожа горела огнем. – Мне удалось выяснить, что и царевич, и его супруга, а через несколько дней и их сын погибли, утонув в реке, – продолжал он. – Помнишь, как Табуба испугалась, когда чуть не упала в воду у нас на причале? А разве Хармин хотя бы раз, хотя бы в самые жаркие дни купался в реке вместе с тобой?
– Нет, – прошептала она, и ее голос прозвучал едва слышным вздохом. – Но почему, Гори, ты вовлекаешь в эту историю еще и Хармина? Ведь в гробнице было только два саркофага. Это никак не может быть одна и та же семья.
– Ты, похоже, меня не слышишь! – отчаянно воскликнул Гори. – Ты ведь читала свитки. Шеритра, мы столкнулись с самой страшной черной магией. Мы оказались вне пределов разумного, привычного и упорядоченного мира. Логика здесь бессильна! Твой Хармин, то есть Мерху, утонул в Коптосе, там его и похоронили. Я был в его гробнице. Там тоже саркофаг стоял без крышки, а его обитатель скрылся, выбравшись из подземелья наружу и взломав печать на входной двери. Отец разбудил и его, и сын вернулся к своим родителям в Мемфис.
– Нет, нет, – перебила его Шеритра, исступленно качая головой. – Сисенет – дядя Хармина, так говорила Табуба.
Гори беспомощно уставился на нее. Уголки рта у него почернели от маковой настойки, а зрачки расширились так сильно, что радужной оболочки было совсем не видно.
– Табуба и Сисенет – муж и жена, – медленно произнес он, старательно выговаривая каждое слово, будто обращаясь к несмышленому дитя. – А Хармин – их сын. Их сын, Шеритра. Я знаю, как ужасно это слушать, но все же постарайся взглянуть правде в глаза. Шеритра отпрянула.
– Нет, прошу тебя, Гори, не надо! – умоляла она брата. – Хармин здесь ни при чем, он невиновен, я знаю! Он так расстроился, так рассердился на меня, когда я сделала попытку поговорить с ним о его матери. Он…
– Он великолепный актер, который ни перед чем не остановится, равно как и эта мерзкая тварь, что называет себя его матерью. – Гори старался выкрикнуть эти слова в полный голос, но изо рта у него вырвался лишь слабый свист. – Их плоть – холодна, они – мумии. Разве не помнишь, как прохладна во всякое время его кожа, разве не казалось тебе это удивительным? Сейчас, возможно, все меняется, ведь они с каждым днем все больше и больше приспосабливаются к своей второй жизни. Вспомни, как любит жару Табуба. А в гробнице… Поверь, Солнышко, Свиток – создание бога Тота, а в гробнице повсюду свидетельства того, что это семейство его почитало. Бабуины – это животные Тота, полумесяцы – его символ.
– Гори, – твердым голосом прервала его Шеритра, – я не верю ни единому твоему слову. Мне только что пришло в голову, что Табуба прокляла тебя по той же самой причине, почему она заставила отца вычеркнуть нас из завещания. Она убеждена, что если ты останешься в живых, то судьбе да и самой жизни ее нерожденного ребенка будет угрожать смертельная опасность. Когда он родится, тебе надо будет просто убить его, и ты снова сделаешься законным наследником своего отца.
Гори стал смеяться, но тотчас же согнулся пополам, схватившись руками за живот.
– У нее в утробе нет никакого ребенка, – прохрипел он. – Она мертва – ты что, забыла? Мертвым не дано давать новую жизнь, но они вполне в силах отнимать ее у живых. Возможно, она выдумала этого ребенка с какой-то целью, чтобы добиться от отца чего-нибудь еще. Мне теперь кажется, что отец медленно, но неотвратимо отступает в какой-то угол, откуда ему уже не будет спасения, и это она толкает его к погибели, используя для этого ложь и обман, соблазняя его своей красотой, методично разрушая его душу расшатывая все его жизненные устои, пятная и марая его понятия о чести и долге. |